Элтон Мэйо основатель индустриальной социологии

Элтон Мэйо основатель индустриальной социологии

Федеральное агентство по образованию Российской Федерации

Самарский государственный технический университет

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 Реферат

по социологии

                                                                 

ЭЛТОН МЭЙО

ОСНОВАТЕЛЬ ИНДУСТРИАЛЬНОЙСОЦИОЛОГИИ

 

 

 

 

 

 

 

 

         Выполнил:

 студент IV-АИТ-13

  Балялин Данил Юрьевич

         

Проверила:

           Петинова Татьяна Михайловна

                  

 

 

 

 

 

 

Самара 2005

Содержание

 

 

1. Биография Элтона Мэйо……………………………………………………………..…3
2. Введение в Хоторнский эксперимент………………………………………………….5
3. Хоторнский эксперимент…………………………………………………………….....7
4. Э. Мэйо и Хоторнские эксперименты………………………………………………..16
5. Социологическая концепция Э. Мэйо………………………………………………..18
6. Заключение……………………………………………………………………………..21
7. Список используемой литературы……………………………………………………22

Биография Элтона Мэйо

    Джордж Элтон Мэйо родился в Аделаиде, столице Южной Австралии, в 1880 г. Его дед по отцовской линии был лучшим хирургом Южной Австралии, членом совета Королевского хирургического института, подполковником аделаидского полка и столпом местного общества. Отец Мэйо не добился подобного общественного или профессионального признания, однако, вполне успешно занимался торговлей недвижимостью, что позволяло его семье жить безбедно. Обучением Мэйо сначала занималась гувернантка, а в двенадцатилетнем возрасте он был послан в Queen's School в Северной Аделаиде, где проучился три года. Затем в 1896-1898 гг. он занимается в основанным его дедом St. Peter's College, частным заведении для юных джентльменов христианского вероисповедания, которое некогда закончил и его отец. Родители Мэйо старались дать своим детям приличное образование и посоветовали Элтону заняться изучением медицины. В 1899 г. он поступает на медицинский факультет университета Аделаиды. Срок обучения на нем составлял пять лет. На первом курсе Мэйо входит в тройку лучших студентов факультета, однако он проваливает экзамены за второй курс и покидает Аделаиду. Родители посылают его в Шотландию, он продолжает изучать медицину в Эдинбургском университете. В 1901 г. он уезжает из Шотландии и поступает в небольшую медицинскую школу при госпитале святого Георгия в Лондоне. Он сдает экзамены и на лечебном, и на хирургическом отделении. Несмотря на это, к 1903 г. его интерес к медицине практически угасает и он продолжает учебу разве что из боязни расстроить родителей и прослыть бездельником среди своих австралийских сверстников. Тем не менее, его нелюбовь к этому предмету стала столь большой, что в декабре 1903 г. он порывает с медициной и уговаривает отца обеспечить ему возможность поиска альтернативной специальности. Он поступает на службу в горнорудную компанию Ashanii Mining Company, занимавшуюся добычей золота в Обуасси в Западной Африке. И дед, и отец Мэйо начинали свою жизнь с приключений, и он в известном смысле продолжил семейную традицию. К глубокому сожалению самого Мэйо, он был вынужден по состоянию здоровья вернуться в Англию уже в марте 1904 г.

В 1905 г. он приезжает в Южную Австралию и, благодаря стараниям родителей, становится совладельцем небольшой издательской фирмы. В 1907 г. он возобновляет свои университетские занятия, на сей раз, избрав их предметом философию и психологию, и в 1911 г. получает университетский диплом. Он решает посвятить себя академической карьере и устраивается преподавателем логики, психологии и этики в только что открывшемся Квинслендском университете в Брисбейне. Его преподавательская деятельность получает весьма высокую оценку. Он переходит на отделение философии и женится на особе из знатной семьи. В 1919 г. он публикует монографию "Democracy and Freedom" ("Демократия и свобода"), посвященную политическим проблемам индустриального общества, в которой подвергает критике современную систему представительной демократии, основанной на партийном принципе. Исходя из некоторых положений психологов Зигмунда Фрейда и Карла Юнга, он утверждает, что политики "стимулируют подсознательные страхи... увязывают их с социальными и индустриальными проблемами и, затем, предлагают некое средство для их решения". Так же как и в других своих работах, он пытается найти элементы, которые связывали бы общество воедино, а не разделяли его. Согласно Мэйо, партийная политика с присущим ей искусственным стимулированием конфликтов неизбежно приводит к усилению социального расслоения и не может способствовать ни установлению социальной гармонии, ни достижению индивидуальной автономии. Для того чтобы демократия была конструктивной, а не деструктивной, требуется определенное политическое воспитание и просвещенное руководство, благодаря которым иррационализм и предрассудки уступят место рациональной мысли и осознанию реального положения вещей. Неприятие любого рода явлений, так или иначе связанных с возникновением конфликтных политических ситуаций, и стремление к достижению социальной гармонии становятся постоянными темами трудов Мэйо. Скажем, в своем эссе "Modernization of a Primitive Community" ("Модернизация примитивного общества"), увидевшем свет в 1947 г., он пишет, что "общество - кооперативная система; общество цивилизованное - это общество, в котором кооперация является основой взаимопонимания и желания работать сообща". В период между этими двумя работами рабочее место представлялось Мэйо фокусом проявления индивидуальной самоидентификации и ключом к достижению социального единства.

Несмотря на свой профессиональный и личный успех в Брисбейне, Мэйо был явно неудовлетворен достигнутым. Гиллеспи пишет: Мэйо находил атмосферу субтропического Брисбейна удушающей как физически, так и духовно; в течение всех одиннадцати лет, проведенных им здесь, он не оставлял попыток или сбежать в Англию, или устроиться на работу в Мельбурне или Сиднее. В конце 1921 г., отчаявшись найти хоть какую-то альтернативу, он берет годичный отпуск (хотя и не собирается возвращаться в Брисбейн). Проведя несколько месяцев в Мельбурне, он покупает билет на пароход, отправляющийся в Соединенные Штаты, и в августе 1922 г. в возрасте 42 лет прибывает в Сан-Франциско.

Мэйо прибывает в Штаты с парой рекомендательных писем и 50 фунтами в кармане. Испытывая понятные финансовые затруднения, он переходит с места на место, занимаясь то университетскими исследованиями, то работой на Standard Oil. Удача улыбнулась ему, когда он встретился с Верноном Келлогом, секретарем Национального исследовательского совета (National Research Council - NRC). Взгляды Мэйо на природу индустриальных отношений заинтересовали Келлога настолько, что он пригласил его к себе в Вашингтон для дальнейшего обсуждения этой темы. В Вашингтоне Мэйо делает все возможное, чтобы произвести впечатление на членов Совета и участников работавшего под его эгидой Фонда по изучению кадровых вопросов (Personnel Research Foundation). Ему удалось предстать перед ними в качестве человека, не скованного дисциплинарными границами и потому способного выходить за пределы привычных категорий психологии, психиатрии и социологии. Затем Мэйо отправился в Нью-Йорк и встретился там с Бердсли Рамлом, директором Рокфеллеровского мемориального фонда Лауры Спелмэн. Сам Рамл, занявший этот ноет сравнительно недавно, всячески поддерживал социальные исследования. Он тут же решил оказать финансовую помощь Мэйо, разрабатывавшему идеи достижения социальной гармонии. Рамлу удалось выбить для него временную ставку исследователя в сфере социальных наук па факультете промышленных исследований филадельфийского пенсильванского университета, где Мэйо и начал работать с зимы 1923г.

В Филадельфии Мэйо стал говорить о том, что он воспринимает проблемы индустриальной психологии как проблемы "психопатологии", тем самым, подчеркивая связь своего учения с работами Фрейда и Юнга, а также с тогдашним увлечением психогигиеной. Он объяснял производственные конфликты не столько экономическими, сколько психологическими причинами.

Любой индивид страдает от иррациональных проявлений и фантазий, которые могут не оказывать серьезного влияния на цельную личность, помогут взаимодействовать с фантазиями других людей, приводя к конфликтам в промышленности и в обществе. Таким образом, стачки и политические волнения массовой демократии не являются рациональными попытками добиться увеличения заработной платы или принятия определенной политической программы. Они представляют собой выражение подспудных мечтаний, и говорить, в данном случае, следует именно о них, а не о политических требованиях или "симптомах".

Если бы это объяснение производственного конфликта соответствовало реальности, улучшение производственных отношений являлось бы прерогативой психопатолога, который назначал бы определенную терапию в зависимости от поставленного диагноза. На суконной фабрике Continental Mills Мэйо имел возможность применить свою теорию на практике, когда его пригласили туда с тем, чтобы он помог руководству разрешить проблему большой текучести рабочей силы в прядильном производстве. Мэйо пришел к выводу, что условия работы здесь при всей их тяжести были ничуть не хуже, чем в других цехах, и, стало быть, высокая текучесть кадров объяснялась не ими. Мэйо решил, что ее причиной являлись неудобные позы, которые приходилось принимать при работе прядильщицам. Физическое утомление не могло не повлиять на их ментальное, т. е. психическое состояние,- их сознание исполнялось пессимизма, что естественным образом, приводило к снижению производительности труда и высокой текучести кадров. Мэйо полагал, что данную проблему можно решить крайне просто: для этого достаточно было увеличить продолжительность и количество межоперационных перерывов для отдыха, что, по его мнению, позволило бы рабочим избавиться от мрачных мыслей и расслабиться. Разумеется, введение дополнительных перерывов для отдыха не было чем-то новым. Ф. У. Тейлор, к примеру, вводил их во время работы в Simonds Rolling Machine Company. Проблема утомления подробно исследовалась Джилб-ретами, теме производственного утомления "было посвящено достаточно большое количество книг, написанных физиологами и психологами США, Великобритании и Германии... Особое место здесь занимали отчеты специальной британской комиссии, занимавшейся изучением проблем производственного утомления". Следует заметить, что пытаясь выявить определенную связь между утомлением и пессимистическими мыслями, Мэйо выходил за область опытных данных, вследствие чего его рассуждения порой оборачивались чистой спекуляцией. Его интересовала скорее сама теория, чем результаты исследовании, и потому следует всегда помнить о предупреждении Трахейра, писавшего, что "Мэйо нисколько не интересуют исследования, процедуры сбора данных и их последующий анализ". Тем не менее, в случае с Continental Mills Мэйо сумел существенно снизить текучесть кадров и повысить производительность труда, вследствие чего Фонд Рокфеллера, возглавляемый Рамлом, вызвался финансировать его исследования в течение трех следующих лет. В сентябре 1926 г. Мэйо становится адъюнкт-профессором и руководителем отделения производственных исследований Harvard Business School. Эта должность была учреждена Фондом Рокфеллера и финансировалась им в течение пяти лет, однако Мэйо оставался в Гарварде до выхода на пенсию. Это случилось в 1947 г. Хотя Элтон Мэйо прожил много лет в Соединенных Штатах, а родился и вырос в Австралии, своей родиной он всегда считал Англию. После 1947 г. он и его жена поселяются в частном владении на территории усадьбы Полсден-Лейси в окрестностях Гилдфорда (Сюррей), находящейся под защитой Общества охраны памятников. Здесь в 1949 г. он и скончался.

 

 

Введение в Хоторнский эксперимент

 

  С Хоторским экспериментом связаны как минимум три важных обстоятельства, повлиявшие на характер дальнейшего развития социологической науки.

Во-первых, широкое внедрение в практику социологических исследований экспериментального метода.

Во-вторых, значительное усиление прикладного характера со­циологической науки, усиление тесной связи эмпиризма с праг­матическими тенденциями. Эмпирическая социология стала играть роль «приводного ремня» в общественном механизме социального управления и контроля. Отсюда формирующаяся на стыке при­кладной социологии, социальной психологии и социального уп­равления деятельность получает название «социоинженерной де­ятельности». Именно этот аспект усилил «выживаемость» социо­логической науки в современном мире.

В-третьих, безусловно, использование в социологических ис­следованиях экспериментального метода расширило сферу соци­ологического видения мира и привело к значительной диффе­ренциации отдельных сфер социологического знания.

Экспериментальный метод обычно рассматривается как аспект эмпирической науки, и это в значительной степени оправдано. Однако при более широком рассмотрении методологических основ проведения эксперимента и тех особенностей, которые связаны с его применением в социологии, нельзя не заметить значительного теоретического аспекта в процедуре эксперимента. То есть можно говорить о логике экспериментального метода, требующего ответа на целый ряд вопросов, имеющих теоретические предпосылки: что изучать, какие гипотезы исследовать, какие операции совер­шать, какие данные собирать и т. д.

Таким образом, экспериментальный метод в социологии спо­собствовал рационализации крайнего эмпиризма.

Проблема эксперимента в социологии — одна из наиболее сложных и спорных проблем, хотя идеи социального эксперимента имеют достаточно давнишнюю историю. Так, становление научных концепций проведения и обоснования социального эксперимента связывают со знаменитой работой Лапласа «Опыт философской теории вероятностей» (1814 год). Именно здесь высказывалась мысль о возможности и необходимости проведения экспериментов в социальной науке, причем эксперименте только на малых группах. Отмечая сложность получения результата социального эксперимента и ограниченные возможности его проведения, а так же то, что монополия на проведение социальных экспериментов принадлежит правительству, которое оперирует только большими группами или обществом в целом, и что социальный эксперимент не может дать однозначного научного результата, для получения научно достоверных результатов, эксперимент должен ставиться на малых социальных группах.

Лапласу принадлежит и важнейшая с точки зрения методологии социального эксперимента мысль о необходимости создания па­раллельных контрольных групп, которые, по его мнению, и должны обеспечить научность и объективность социального экс­перимента. У французского автора «Опыта» мы впервые находим и замечания об исследовательской технике эксперимента, напри­мер, о роли величины выборочных проб, ему уже понятна роль эксперимента для выяснения слишком часто скрытых вероятностей.

В целом он считал применимым этот метод к политическим и нравственным наукам, так же как он применим был к наукам естественным, где эксперимент основан на наблюдении и вычислении.

В XX столетии проблема социального эксперимента становится настолько актуальной, что почти все крупные мыслители так или иначе выражают к ней свое отношение. Уже со времени первой мировой войны было произведено значительное количество раз­нообразных социальных исследований под названием «экспери­ментальных». Так, например, в 1920 году Ф. Г. Оллпорт изучал влияние группы на различные виды умственной деятельности, в 1927 году исследовались при помощи экспериментальных процедур причины неучастия в выборах. В 1933 году Э. Мэйо опубликовал и использовал в практической работе предварительные результаты исследования влияния различных приемов оплаты, условий труда и различных социальных факторов на производительность рабочих на заводе «Уэстерн электрик» в Хоторне. Однако естественной и более благотворной почвой для эксперимента первоначально были педагогика и психология, объекты которых наиболее до­ступны для изучения в искусственных условиях.

В двадцатых и тридцатых годах XX века весьма часто делались оптимистические заявления относительно применения эксперимента к социальным процессам. Однако постепенно все больше и больше социологи встречались с тем фактом, что человеческое поведение (социальные процессы) большей частью не поддается тому виду контроля, который является специфичным для экспериментальной процедуры. И социологи признали, что непосредственный контроль, сопутствующий этой логике исследования в естественных условиях или искусственное воспроизведение этого факта в лабораторных условиях, — дело для социологии почти недоступное.

Как известно, методологическая основа эксперимента состоит в способности изолировать ряд факторов или оградить их от внешнего влияния. Эти факторы являются потенциальными непо­стоянными внутри определенных границ эксперимента. Затем про­изводится изменение в отношении одной переменной, в то время как все остальные потенциальные переменные рассматриваются как постоянные, после чего отмечаются различия в конечном итоге. Согласно логике эксперимента, ставшей научной традицией, считается, что изменение результатов вызывается изменением, происшедшим в переменной. Следует отметить еще раз ту мысль, что, несмотря на чрезмерные претензии некоторых поклонников эксперимента, его применение в социологии в известных отно­шениях ограничено. Ибо ясно, что большинство важных социальных ситуаций не могут быть «созданы» и построены по желанию социологов, вследствие этого эксперимент остается одним из вспомогательных методов в социологии.

Использование в социологической науке экспериментальных методик в немалой степени способствовало формированию при­кладной Социологии.

Прикладную социологию рассматривают как совокупность тео­ретических моделей, методологических принципов, методов и процедур исследований, конкретных программ и рекомендаций, ориентированных на практическое применение, достижение ре­ального социального эффекта. В этом плане прикладная социо­логия отличается от академической (теоретической) не только содержанием, но и характером научной деятельности. Главное здесь, как отмечалось, ориентация на практическую пользу, а не на прирост знания самого по себе. Она, как обычно, связана с заказчиком, и здесь приняты другие оценки и критерии конечного результата.

Первым, кто ввел понятие «прикладная социология» и дал ему научное обоснование, был Ф. Теннис. Его формальная социология, как известно, начиналась не с фактов, а с идеали­зированных абстракций — идеальных типов, которые должны при­кладываться (использоваться) к реальности в процессе ее познания. Отсюда и «прикладная социология», которая описывает формы социальных отношений. Тённисовская трактовка прикладной со­циологии не привилась. И сейчас под «прикладной социологией» понимают нечто иное. Хотя многие аспекты теоретического обо­снования и практического применения социального знания в жизни уходят своими корнями в европейскую традицию, ее реальное формирование и выделение в самостоятельную сферу деятельности связывают с американским континентом, где она в 30-е годы закрепилась в роли лидера.

Социальный работник (менеджер) в 20-е — 30-е годы зани­мался решением социальных проблем производства — предупреж­дением конфликтов и решением трудовых споров, улучшением условий труда и стабилизацией кадров и многим другим. Прикладная соци­ология не замыкается рамками одной специализации, школы или течения, и главный ее смысл — ориентация на практическую пользу.

В теоретической форме проблема соотношения «чистой» и прикладной социологии рассматривалась еще одним из старших представителей американской социологии, Лестером Уордом, в его книге «Прикладная социология». Как он отмечал, «прикладная социология» имеет целью ответить на вопрос: «для чего?», ее задача — это социальное улучшение. Сравнивая «чистую» и «приклад­ную» социологию, он отмечал, что первая относится к прошлому и настоящему уровню развития науки, вторая — к будущему. «Чистая» социология — это знание, прикладная — это деятельность.

Поворот социологии к эмпирическим исследованиям и экспе­рименту способствовал дифференциации социологической науки и формированию деятельности, получившей впоследствии название «социоинженерной деятельности», которая значительно усилила практическую, прикладную сторону социологического знания.

Этому, как уже неоднократно подчеркивалось, способствовал знаменитый Хоторнский эксперимент.

Хоторнский эксперимент

Ричард Гиллеспи пишет в своей работе "Manufacturing Knowledge" ("Производственное знание"), посвященной Хоторнским экспериментам: Хотя со времени их проведения прошло уже больше полстолетия, они и поныне относятся к числу наиболее часто упоминаемых и спорных экспериментов в истории социальных наук. С их результатами знакомились многие поколения студентов. Они стали настолько значимой вехой в истории социологии и психологии, что стали восприниматься мифическим началом таких специальных дисциплин, как производственная социология, социальная психология труда, производственная психиатрия и антропология производственной деятельности. Обзоры ключевых достижении в теории организации и управления свидетельствуют о плодотворном влиянии экспериментов и на эту сферу.

Очевидно, признанная повсеместно значимость этих экспериментов во многом обусловлена тем обстоятельством, что Элтон Мэйо, обладавший несомненным даром публициста, использовал их в пропагандистских целях, считая их подтверждением собственного видения индустриального общества. Как пишет Роуз, Мэйо был "прирожденным коммуникатором с выраженными пропагандистскими наклонностями" (Rose, 1988, р. 122). О Хоторнских экспериментах речь идет и в двух основных его работах: "The Human Problems of an Industrial Civilization" ("Человеческие проблемы индустриальной цивилизации") (1933) и "The Social Problems of an Industrial Civilization" ("Социальные проблемы индустриальной цивилизации") (1949).

Надо заметить, что целью Мэйо в данном случае было не столько описание, сколько достаточно предвзятая интерпретация этих экспериментов. Опять-таки, говоря словами Роуза, "чем Мэйо никогда не обладал, так это терпимостью или скептицизмом, а они необходимы для проведения большинства социальных исследований... Он относился к Хоторнским материалам, мягко говоря, некритично..." (Rose, 1988, р. 122). Классическое описание экспериментов следует искать не у Мэйо, а в работах Уайтхеда "The Industrial Worker: A Statistical Study of Human Relations in a Group of Manual Workers" ("Индустриальный рабочий: статистическое исследование человеческих взаимоотношений в группе работников физического труда") (1938) и Ф. Дж. Ротлисбергера и Уильяма Дж. Диксона "Management and the Worker: An Account of a Research Program Conducted by the Western Electric Company", Hawthorne Works, Chicago 1939 ("Управление и работник: отчет о программе исследований, проведенных компанией Western Electric").

Хоторнские эксперименты проводились в 1927-1932 гг. на чикагских заводах Hawthorne Works, принадлежавших Western Electric Company. Western Electric являлась производственным филиалом компании American Telephone and Telegraph Company, предприятие же Hawthorne Works было одним из самых передовых американских предприятий. Организация производственного процесса основывалась на принципах научного менеджмента и методах массового производства, пионерами которых были Ф. У. Тейлор и Генри Форд. При этом организаторы производства придерживались просвещенного подхода к решению проблемы управления персоналом, который именовался "капиталистической системой благосостояния". По сути, этот подход являлся попыткой снизить уровень недовольства рабочих и уменьшить влияние профсоюзов путем осуществления патерналйстского комплекса социальных и рекреационных мероприятий, достаточных для поддержания лояльности работников на должном уровне. Комплекс привилегий, которыми пользовались работники Hawthorne Works, no принятым в ту пору международным стандартам выглядел весьма впечатляющим: в него входили программа пенсионного обеспечения, пособия по болезни и нетрудоспособности, возможность покупки акций, система рабочего представительства, наличие своей амбулатории и госпиталя. Эта система получила дальнейшее развитие.

В 1921 г. был сооружен спортивный комплекс, состоявший из шести бейсбольных полей, тринадцати теннисных кортов и беговой дорожки; в 1927 г. была построена Albright Gymnasium, названная в честь первого управляющего заводом. Hawthorne Club являлся организатором отдыха работников, отпусков, спортивных состязаний (по бейсболу, стрельбе, гольфу, плаванию, была даже создана женская баскетбольная команда "Ruthless Babes" - "Безжалостные красотки"), занятий в вечерней школе, клубного магазина, ссудосберегательной ассоциации и даже конкурсов красоты... Вся деятельность такого рода координировалась выходившим дважды в месяц журналом JIau'thome Microphone ("Хоторнскнй микрофон"), сообщавшим, помимо прочего, обо всех новостях компании и завода, а также публиковавшим патерналистские статьи руководства компании. В момент начала Хоторнскнх экспериментов на предприятии работало около 30 тыс. человек, среди которых было много иммигрантов: чехов, поляков, итальянцев и немцев.

Хоторнский эксперимент состоял из трех основных этапов.

   Первый этап начинался экспериментами с освещением (1924— 1927 гг.) в специальной испытательной комнате. Целью этих экспериментов было выяснить зависимость между изменениями в интенсивности освещения и производительности труда. Конец девятнадцатого столетия ознаменовался соперничеством газового и электрического освещения, которое разрешилось, в конце концов, в пользу последнего. Благодаря появлению вольфрамовых ламп накаливания производственные пользователи смогли отказаться от использования менее эффективных угольных ламп и, тем самым, обеспечить необходимый уровень освещенности при существенно меньших затратах электроэнергии. Электроэнергетические компании, обеспокоенные тем, что тенденции энергосбережения в промышленности будут угрожать их доходам, начали активную кампанию, направленную на увеличение уровня производственного освещения. В 1918 г., по словам Реджа, "такая активность сменилась финансировавшимися электроэнергетическими компаниями испытаниями влияния уровня освещенности на производительность труда, показывавшими прямую ее зависимость от этого уровня" (Wrege, 1976, р. 12). Нет ничего удивительного в том, что скептики усомнились в достоверности этих результатов. В 1923 г. компания General Electric предложила провести обширную программу исследований по этой проблеме под наблюдением Национального исследовательского совета (NRC). Это привело к созданию Комитета по проблемам промышленного освещения, председателем которого был избран профессор Д. С. Джексон, занимавшийся проблемами электротехники в Массачусетском технологическом институте. Томас Эдисон, основоположник всего этого направления, занимал в Комитете символический пост почетного председателя. Хотя производители электротехнического оборудования занимались финансированием программы исследований, они не принимали непосредственного участия в их проведении и не смогли повлиять на их результаты. Как замечает Гиллеспи, "предоставив проведение исследований общественной организации NRC и заручившись авторитетом Эдисона, производители электротехнической продукции хотели убедить общественность в объективном характере исследований"

Впрочем, несмотря на стремление к объективности, Western Electric сохраняла тесные связи с NRC через его вице-президента Фрэнка Б. Джуэтта, возглавлявшего специальную комиссию по проведению инженерных и промышленных исследований. Джуэтт сблизился с Кларенсом Дж. Столлом, управляющим заводами Hawthorne Works компании Western Electric, и договорился с ним о проведении на предприятии серии экспериментов. Столл согласился и с тем, что компания возьмет па себя расходы, связанные с установкой необходимого осветительного оборудования и ведением производственного учета. Комитет по проблемам промышленного освещения с энтузиазмом принял предложение Столла, и с ноября 1924 по апрель 1927 г. па заводе периодически проводились соответствующие эксперименты. Их проведением руководил Чарльз Сноу, недавний выпускник Массачусетского технологического института и протеже профессора Д. С. Джексона. Сноу помогал Хоумер Хаиберджер (Homer Hibarger) (аналитик, работавший на Hawthorne Works')., поддерживаемый управляющим заводом Столлом и техническим директором предприятия Джорджем Пенноком. Говоря о группе, занимавшейся проведением Хоторнскнх тестов освещенности, Гиллеспи отмечает, что этих людей никоим образом нельзя было считать наивными.

[Столл и Пеннок] являлись членами директивного совета Комитета но проблемам промышленного освещения... В МТИ (Массачусетском Технологическом Институте) Джексону помогали Джозеф У. Баркер, инженер-электрик, главный технически!! ассистент всей программы испытаний, и Ванневар Буш, профессор ка41едры электротехники, ставший одним из самых (именитых) ученых Соединенных Штатов и руководителем научных исследований в годы Второй мировой воины. Таким образом, хоторнские эксперименты проводились представи гелями академической и инженерной элиты.

Первая серия испытаний, проводившихся с ноября 1924 но апрель 1925 г., не позволила выявить определенной зависимости между яркостью освещения и производительностью. Хотя уровень производства в тестируемых группах действительно возрос, у исследователей возникла мысль о том, что это может быть связано с побочными факторами, такими, например, как неизбежное усиление контроля. При повторном проведении опытов в феврале 1926 г. экспериментаторы решили принять в расчет влияние неэкспериментальных переменных (так называемый "Хоторнский эффект") путем устранения некоторых второстепенных факторов, влияющих па производительность труда. Результаты, полученные в этой серии опытов, подтвердили подозрения экспериментаторов в том, что усиление контроля и психологические факторы, сопутствующие проведению эксперимента, влияли на производительность труда куда сильнее, нежели уровень освещенности. Как замечает Гиллеспи, "вопреки ожиданиям представителей светотехнической отрасли, исследователи пришли к выводу, что рост производительности труда решительно невозможно объяснить одним лишь увеличением уровня освещенности. Средний уровень освещенности оказывался вполне приемлемым для решения обычных задач, расходы же, связанные с его повышением, вряд ли можно было считать оправданными".

На этой стадии исследования были сделаны два основных вывода, которые фактически и заложили теоретическую базу дальнейших экспериментальных исследований в сфере промыш­ленного производства:

— во-первых, нет прямой механической связи между одной переменной в условиях труда и производительностью;

— а во-вторых, следует искать более важные факторы, которые определяют трудовое поведение.

Убедившись в том, что увеличение производительности связано не только с повышением освещенности, экспериментаторы решили проверить, как влияет на производительность понижение освещенности. С сентября 1926-го по апрель 1927 г. был проведен ряд соответствующих опытов в условиях искусственного освещения. Естественное освещение в испытательных помещениях отсутствовало. Были выбраны две группы рабочих, одна из которых (контрольная) работала в условиях стабильного уровня освещенности, составлявшего около 11 свечей (кандел) на квадратный фут. Экспериментальная же группа работала в условиях постепенно снижавшейся освещенности, которая была снижена с 11 до 1,4 свечи на квадратный фут, после чего рабочие стали активно жаловаться на недостаток света. Как и ожидали экспериментаторы, производительность повысилась и в том, и в другом случае, причем в экспериментальной группе, несмотря на недостаток света, она была выше, чем в контрольной. Представители электротехнической отрасли были крайне огорчены тем, что исследователям так и не удалось выявить положительной корреляции между ростом уровня освещенности и ростом производительности. Сведения же о значении контроля, полученные в ходе экспериментов, не представляли для Комитета по проблемам промышленного освещения никакого интереса. Но благодаря этим опытам ученым и инженерам, непосредственно занимавшимся экспериментами, стала ясна возможная программа дальнейших исследований.

В результате исследований стало ясно, что:

— во-первых, условия труда воздействуют на трудовое пове­дение не не посредственно, а опосредованно через их восприятие, установки и т. д.;

—во-вторых, межличностное общение в условиях производства может оказывать благоприятное воздействие на эффективность труда.

 Следующий, второй этап Хоторнского эксперимента (1928— 1931 гг.) представлял собой уже исследование только субъективной сферы отношения заводских рабочих к своей работе, условиям труда, руководству и т. д. Ридж пишет: Между 11 и 15 апреля Хайберджер проанализировал результаты экспериментов 1926-1927 гг. и пришел к следующим выводам: 1. Уровень освещенности не оказывает решающего влияния на производительность труда работника. 2. Контроль (наблюдение) влияет на производительность, однако влияние это не изучено. [Также] он задался тремя вопросами: 1. Если производительность труда рабочего возрастает при низком уровне освещенности в условиях эксперимента, то почему она не растет в условиях цеха? 2. Если исследователи займутся изучением проблемы производственного утомления и станут систематически внедрять получаемые результаты в исследуемую группу, то не повысится ли при этом производительность труда? 3. Можно ли установить подлинные причины повышения или снижения производительности труда, если рабочие будут трудиться в небольшом помещении, где можно следить за всеми их действиями? Хайберджер доложил свои наблюдения Пеиноку, заметив попутно, что за достаточно скромную плату он берется выяснить, что же влияет на производительность труда работников... Пениок одобрил предложенный ему план и 10 мая 1927 г.... инициировал проведение в опытном помещении участка сборки реле первой стадии экспериментов, в основе которых лежали процедуры, предложенные Сноу.

Исследователи остановили свой выбор на сборке реле, поскольку эта работа предполагала выполнение однообразных повторяющихся операций, которые обычно вызывают особое утомление. От сборщиков реле требовалась ловкость рук и способность практически ежеминутно повторять одну и ту же операцию в течение всего девятичасового дня и всей рабочей недели, состоявшей из пяти с половиной смен. Гиллсспи отмечает:

Сборка реле требовала работы обеими руками и сводилась к установке в надлежащее положение шпилек, втулок, пружин, контактов и изоляторов между пластинами, к вставке катушки с сердечником и к закручиванию винтов. Изучение трудовых движений, необходимых для сборки реле R-1498, состоявшего из 32 деталей, показало, что каждая рука производит по 32 отдельные операции.

Для участия в экспериментах, проводившихся в опытном помещении участка сборки реле (RATR), было отобрано шесть молодых женщин в возрасте от 15 до 28 лет. Все они были представительницами этнических сообществ Чикаго: четверо самых юных были польками, одна чешкой, а старшая - приехала в Соединенные Штаты из Норвегии за три года до начала опытов. Все эти молодые женщины работали для того, чтобы помочь своим семьям и обеспечить до замужества собственную финансовую независимость. Прежде чем их перевели в опытное помещение, был замерен уровень их индивидуальной производительности, который должен был стать отправной точкой при оценке их труда в условиях эксперимента. Затем участниц опыта пригласили в кабинет технического директора Пеннока, где "до них были доведены цели исследования, а также выслушаны и в некоторой степени учтены в плане проведения эксперимента их пожелания". Эксперимент начался в мае 1927 и продолжался до июня 1932 г. С июня 1927 г. этим женщинам была предоставлена возможность получения специального группового премиального вознаграждения, обеспечивающего существенно больший заработок по сравнению с тем, кто работал и цехе. На опытном участке пять сборщиц реле сидели рядом друг с другом, шестая же работница (комплектовщица) сидела сбоку от них и подбирала комплекты деталей для последующей сборки. Каждое собранное реле опускалось в лоток и съезжало по нему, включая устройство, фиксировавшее это событие прокалыванием движущейся бумажной ленты. Хоумер Хайберджер, находившийся в том же помещении, исполнял роль непосредственного руководителя и научного наблюдателя, отвечающего как за обеспечение подачи требующихся деталей и материалов, так н за регистрацию уровня производительности труда. Помимо прочего, в обязанности Хайберджера входило "создание и поддержание в опытном помещении атмосферы доброжелательности". В августе 1927 г. стали вводиться дополнительные перерывы, с которых началась реализация запланированных изменений, включавших в себя обеспечение работниц бесплатным питанием, сокращение продолжительности рабочего дня и рабочей недели.

Несмотря на то, что участницы эксперимента оставались для экспериментаторов "девочками", они никоим образом не являлись пассивными объектами. Перед началом каждой очередной стадии в кабинете Пеннока проводилось ее предварительное рассмотрение, в котором участвовали и все шесть работниц. Последние осознавали свой уникальный статус, чему способствовало и регулярное проведение медицинских осмотров с целью выяснения их психического и физического состояния. Ни на Hawthorne Works, ни где-либо еще молодые, малоопытные работницы производственной сферы обычно не были окружены такой заботой и не привлекали к себе такого внимания. Немаловажным обстоятельством являлось и то, что женщины в ходе эксперимента были связаны с высшим руководством, что позволяло им до известной степени игнорировать обычные дисциплинарные требования, налагаемые непосредственными руководителями. Гиллеспи комментирует это так: Привилегированный статус и минимальный контроль стали ассоциироваться у сборщиц с опытным участком. По их инициативе были сделаны снимки помещения участка и его работниц. Со временем они перешли на "ты" с дружелюбным и общительным Хоумером Хай-берджером... Во время утреннего перерыва работницам стали подавать прохладительные напитки, и это вновь повысило их статус.

Тем не менее, не все шло гладко, и вскоре две испытуемые, Аделина Богатович и Ирена Рыбацки, вступили в конфликт с руководителями эксперимента. Он был связан с попытками экспериментаторов решить проблему разговоров. В основном помещении цеха разговоры во время работы были запрещены, однако, в спокойной атмосфере опытного участка предотвратить их было практически невозможно. Когда экспериментаторы попытались воспрепятствовать им и стали вести запись этих разговоров, Богатовнч и Рыбацки заявили, что они устроят забастовку. Отношения между двумя этими женщинами и Хайберджером с Пенноком начали ухудшаться. Рыбацки стала чрезвычайно болезненно относиться к критике в свой адрес. Дерзость самой юной участницы бригады явно не понравилась Пенноку. Экспериментаторам пришлось предупредить членов бригады о том, что неуступчивость хотя бы одной из них может грозить бригаде наложением определенных санкций. В конце концов, в январе 1928 г. "Хайберджер уверился в том, что Богатович стала снижать производительность труда". Богатович и ее подруга Рыбацки были уволены из бригады, и их место заняли Мэри Волацго, восемнадцатилетняя полька, и двадцатилетняя итальянка Дженни Сирчио. Замена двух работниц оказала неожиданно сильное влияние на производительность опытной бригады. Гиллеспи пишет:

Выработка в период со второго по седьмой этап, составивший 37 недель, выросла на 12,3% по сравнению с первоначальным уровнем; теперь же за семь педель восьмого периода она подскочила еще на 12%. Похоже, этот необычайный рост объясняется двумя причинами. Во-первых, новые работницы оказались куда проворнее уволенных... Во-вторых, прочие работницы почувствовали, что увольнение может угрожать и им, вследствие чего они лишатся своих привилегий... Сирчио же очень быстро взяла на себя роль лидера бригады.

К июню 1929 г. уровень производительности опытной бригады увеличился па 30 процентов по сравнению с исходным периодом, начавшимся в мае 1927 г. Примерно в это же время началась серия экспериментов и со второй бригадой сборщиц реле (она проводилась с августа 1928-го по март 1929 г.), состоявшей из пяти человек, которым выплачивалось групповое вознаграждение, но не предоставлялись дополнительные перерывы для отдыха, и с бригадой, занимавшейся расслаиванием слюды (с октября 1928-го по сентябрь 1930 г.), которая работала примерно в таких же условиях, что и первая бригада сборщиц, но получала деньги па основе индивидуальной сдельной системы оплаты труда, и также с группой машинисток (февраль 1929 г.), получавших еженедельное жалование, размер которого зависел от  производительности их труда, которая определялась по показаниям специального записывающего устройства, фиксирующего и рассчитывающего среднюю частоту ударов по клавишам. В сентябре 1928 г. были начаты общезаводские опросы, которые продолжались до 1930 г. Вначале опросы носили формальный структурированный характер, "однако со временем был выработан более свободный подход. Респондентам разрешалось говорить на темы, которые занимали их более всего; для проведения глубинного анализа "социальных вопросов" была разработана специальная техника опросов, близкая к технике, использовавшейся психотерапевтами". И наконец, в ноябре 1931 г. У. Ллойд Уорпер, занимавшийся в Гарварде проблемами промышленной антропологии, приступил к изучению социальных взаимоотношений в группе, которая на сей раз состояла только из мужчин. Четырнадцать мужчин занимались намоткой катушек, пайкой и проверкой контактов телефонного коммутатора. Как пишут Болтоп и Гринвуд, "эти работы стали социологическим исследованием активности групп, формируемых в условиях производства".

На основании полученных данных был сделан вывод о том, что лишь в редких случаях неудовлетво­ренность рабочих была объективно обусловлена. Главная причина неудовлетворенности усматривалась в индивидуальных восприяти­ях, которые во многом связаны с предыдущим опытом индивида, его отношениями с товарищами, в семье и т. д. А это значило, что простое изменение каких-либо элементов внешней среды может не принести желаемого результата.

Исследователи пришли также к заключению, что проводимые ими среди 21 тысячи рабочих интервью можно использовать как средство психологической «разрядки» недовольных, улучшения их понимания ситуации на производстве и среди самих рабочих и т. д. Впоследствии на этой основе была построена целая про­грамма мер по социально-психологической адаптации персонала к условиям их трудовой деятельности.

На третьем этапе Хоторнского эксперимента исследователи вернулись к методу «испытательной комнаты», поставив, однако, другую задачу, а именно, выйти за рамки индивидуально-психо­логического подхода и рассмотреть поведение индивида в свете его отношений и взаимодействия с другими членами коллектива.

Результаты исследования, проведенных методом наблюдения и интервью, показали, что рабочая группа имеет сложную орга­низацию, которая имеет свои нормы и стандарты поведения, свою шкалу ценностей и оценок, разнообразные связи, которые выходят за рамки официальных предписаний и т. д. Причем эти «неписанные» нормы могут регулировать нормы выработки, отношения с руководством и. многие другие аспекты внутри-групповой жизни. Как было установлено, каждый из членов группы занимал определенное положение в соответствии со степенью признания и престижа, которыми наделяла его данная социальная группа. То есть были выделены определенные груп­пы, основанные на базе социально-психологических предпочте­ний. И эти группы оказывали определяющее влияние на трудовую мотивацию рабочих.

Таким образом, основной итог Хоторнского эксперимента со­ставляют:

1) пересмотр роли человеческого фактора в производстве и отход от предшествующей ему концепции рабочего как «эконо­мического человека»;

2) открытие явления неформальной организации, которое рас­крыло многие стороны сложной социальной жизни производст­венного коллектива. Собственно, эти исследования положили на­чало важнейшему направлению в развитии индустриальной соци­ологии, а именно, теории «человеческих отношений».

Нельзя не заметить, что воздействие «неформальных» рабочих групп внесло серьезные коррективы в ход управления производ­ством. Поскольку, как оказалось, стремление быть принятым в группе для рабочего явно перевешивало ценность мер админи­страции по стимулированию труда. Такие группы часто выступают основным источником социально-психологического удовлетворения рабочего на производстве, а также той средой, которая форми­ровала его установки, ценностные ориентации, мотивы поведения, отношение к труду и нормам выработки.

Вместе с тем, несмотря на то, что совпадение целей нефор­мального коллектива и целей администрации было эмпирически найдено, однако это мало что давало для действительного сти­мулирования деятельности. Поэтому последующее развитие тео­рии «человеческих отношений» пошло по пути поиска мер, способствующих совпадению целей «малых групп» с целями предприятия.

Хоторнский эксперимент дал много интересного в области процедуры и методики проведения социального исследования, включая технику и правила интервьюирования, технику учета функциональной зависимости производительности труда от раз­личных социальных факторов и их сочетаний. Конкретно-соци­альное исследование такого типа помогло Мэйо в годы войны выявить ту роль, которую играл характер отношений руководства с наемным персоналом в сокращении текучести кадров на кали­форнийский авиазаводах.

В целом, обобщение итогов Хоторна дало начало направлению, из которого выросла современная теория «человеческих отно­шений». Непосредственно вытекающим из содержания хоторнского эксперимента было развитие направления, представленного Ф.Ретлисбергером, которое сконцентрировалось на конкрети­зации принципов производственного управления с учетом от­крытых в Хоторнском эксперименте «неформальных» элемен­тов структуры предприятия, на проблемах социальнопсихо-логического стимулирования труда. Именно оно дало перевод этих принципов на язык практических рекомендаций менедж­менту.

Это направление развивалось на базе идей, изложенных Рет­лисбергером и его коллегами в книге «Менеджмент и рабочий», а также в сборнике статей, написанных 1936—1941 годах,— «Менеджмент и мораль».

Перенося акцент на «человеческую» сторону производственной жизни, представители этого направления подчеркивали, что фор­мальная организация есть «лишь чертеж функциональных связей».

Успех же ее определят люди, работающие в ней, и слаженность их взаимоотношений.

Более того, стало считаться, что "предприятие помимо эко­номического эффекта должно обладать эффективностью «че­ловеческой», то есть давать людям морально-психологическое удовлетворение от работы. Последнего же можно достичь, как подчеркивал Ретлисбергер, при условии внимания к той эмоцио­нальной и социальной окраске, которую приобретают в глазах рабочего каждая черта формальной производственной организа­ции, а именно: система оплаты, иерархия статусов, процедура принятия решения, разборы жалоб, методы управления и рацио­нализации производства и т. п. Кроме того, должен учитываться сложившийся неформальный коллектив с его традициями и привычками.

То есть речь шла о более широком понимании сложных пружин социального  оведения людей. А отсюда была признана необходимость отказаться от представления о поведении людей (рабочего) как о прямой функции стимулов, создаваемых ме­неджментом по формуле S—R. Эту формулу необходимо было уточнить опосредующим звеном A.(S—А—R), которое представляет собой «позиции», «установки» рабочего.

Такая постановка положила начало изучению факторов, вли­яющих на характер установок поведения рабочего на производстве, где важное место отводилось, естественно, влиянию неформальной группы.

Как подчеркивал Ретлисбергер, поведение рабочего нельзя понять из логических и экономических посылок, оставляя без внимания силу групповых традиций и привычек.

В этой связи выдвигалась на первый план фигура «просве­щенного менеджера», который должен помочь адаптироваться рабочему к производственной обстановке. Важным условием в этих целях стало совершенствование системы внутризаводских коммуникаций.

Коммуникация выступала как необходимое условие «взаимо­понимания», двустороннего контакта между рабочими и админи­страцией предприятия и их сотрудничества. Коммуникация должна была обеспечить беспрепятственное сообщение между, потоками информации в формальной и неформальной структурах предпри­ятия и ориентировать рабочих на достижение «общих целей». По Ретлисбергеру, своевременная и конкретная информация о настроениях рабочих позволяет «умному» менеджменту строить отношения с персоналом с учетом стремлений и ценностных ориентации рабочих. Отсюда он делал упор на все формы понимания, внимания, манеру общения, участия в распределении работы, продвижения и т. д.

Центральное место в разработке приемов получения различного рода социальной информации занимают у Ретлисбергера приемы интервьюирования рабочих.

Интервью, в ходе которого психолог снимал «блокировку» между формальными и неформальными каналами информации на предприятии и обеспечивал взаимодействие между «позициями» рабочих, с одной стороны, и политикой администрации, с другой, то есть интервью превращалось в инструмент «социальной диа­гностики и терапии».

В этой-связи нельзя не отметить, что данные Хоторнского эксперимента свидетельствовали о резком уменьшении числа офи­циальных жалоб от рабочих после введения практики интервью­ирования. Намеченные общие принципы «демократического уп­равления» в соответствии с прагматической направленностью аме­риканской социологии переводились на язык конкретных практических установок, причем часто расшифрованных до мель­чайших деталей. Это же отражалось и в требованиях к интер­вьюеру, поставляющему социальную информацию о рабочих. При­чем рабочему, образно говоря, гарантировалась «тайна исповеди» и беспристрастность.

Понятно, что результаты этих первых конкретных исследо­ваний и обобщений приобретали в те годы огромную важность в деле модернизации науки о производственном управлении, а также для контроля над социальной адаптацией рабочих в новых производственных, социально-политических и культурных условиях.

Особенно важным был вывод о необходимости учета «куль­турного» фактора социальной среды, то есть традиций, привычек, норм и т. д. Дело в том, что они обладают большей стойкостью и изменяются медленнее, чем материально-технические и соци­альные стороны общественной жизни.

В этой связи Ротлисбергер, исследуя механизмы формирования общественного сознания рабочих, а также пытаясь найти средства согласования противоположных норм и ценностей в едином «со­циальном кодексе» промышленного предприятия, тем самым по­дошел к проблеме социализации рабочего, принятия им господ­ствующих в обществе ценностей.

И здесь, на взглядах Ретлисбергера, сказалось влияние кон­цепции Т. Парсонса о «единой системе социальных ценностей», по которой «общество должно освободить человека от эгоцент­ризма и научить его социальному поведению». Это общее соци­альное поведение, выражающееся в кодексе обычаев и традиций, делает это поведение «предсказуемым» и «контролируемым». Таким образом, идея «социальной интеграции», связанная с разработкой системы практических мер для сплочения и кон­троля над поведением и образом мыслей людей, присутствует в работах основоположников теории «человеческих отношений». То есть в ней заложен и определенный идеологический смысл, направленный на сохранение статус кво социальной системы.

После Хоторна в деятельности Ретлисбергера и Мэйо сложилась своеобразная дифференциация труда; Мэйо занимался широкими социологическими обобщениями, в то время как Ретлисбергер — разработкой практических принципов «человеческого» руководства и стимулирования труда. Его практические рекомендации, сфор­мулированные в 1945 году, сводились к следующему:

1)      Хорошее знание формальной и социальной структуры ор­ганизации;

2)      Разработка общего языка общения;

3)      Такое развитие системы коммуникаций, при котором улав­ливались бы и взаимно учитывались мнения сторон, то есть ежедневно реализовывалось бы одно из условий «демократичес­кого» управления.

4)      Разработка мер по предотвращению сопротивления, возни­кающего в результате «непонимания», которые позволят соединить в практике стимулирования потенциальные возможности, связанные с техническим прогрессом, и задачу «социального развития» человека;

5)      Учет зависимости положения рабочего и его стремления к упрочению своего статуса в данной социальной организации к получению определенных гарантий, что требует смены формы отношений с персоналом и разделения с ним доли ответственности за дела предприятия.

 

Э. Мэйо и Хоторнские эксперименты

 

В марте 1928 г. Т. К. Стивенсон, директор по персоналу Western Electric, послал Элтону Мэйо предварительный отчет о результатах экспериментов на опытном сборочном участке. Стивенсона весьма впечатлила речь Мэйо "Что психология может дать промышленности в течение десяти ближайших лет", прочитанная за пять месяцев до этого на обеде руководителей отделов кадров крупных корпораций. Мэйо с интересом прочел этот отчет и решил посетить предприятие Hawthorne в апреле 1928 г. вместе со своей ассистенткой Эмили Осборн. Ему хотелось на месте ознакомиться с работой опытного участка и провести серию замеров кровяного давления у работников в рамках программы изучения проблемы производственного утомления. Интерес Мэйо к кровяному давлению был стимулирован его гарвардским коллегой Лоуренсом Хендерсоном, профессором химии и Лоуэлловским стипендиатом, занимавшимся исследованием крови и написавшим соответствующую работу. Хендерсон в это время был также увлечен социологическими теориями Вильфредо Парето. В начале тридцатых годов он стал вести в Гарварде семинар, известный как "кружок Парето", в котором участвовал Мэйо и который оказал очень серьезное влияние на развитие теории управления. Во время своего визита на Hawthorne Works Мэйо и его ассистентка замеряли кровяное давление и частоту пульса у пяти сборщиц реле, работавших на опытном участке, а также у трех женщин, работавших на участке намотки катушек. Хотя полученные результаты указывали на наличие определенной корреляции между введением дополнительных перерывов для отдыха и повышением производительности труда на опытном участке, их никоим образом нельзя было считать достаточно надежными. Тем не менее, по одной из проблем Мэйо мог высказаться с полной определенностью. Изучая медицинскую карту Ирены Рыбацки, он обратил внимание на ее анемичность (малокровие) и тут же решил, что именно этим обстоятельством и объяснялось ее "парапоидальное" и "большевистское" поведение. Мэйо предпочел проигнорировать то обстоятельство, что кровяное давление Аделины Богатович находилось в норме. Как замечает Гиллеспи, "отчет Мэйо об увольнении Рыбацки с опытного участка наглядно демонстрирует присущую ему тенденцию представлять любые нарушения дисциплины, определяемой требованиями управленческого контроля, психотическими проявлениями".

Лето 1928 г. Мэйо провел в Великобритании, где он смог познакомиться с последней работой Комитета по изучению проблем производственного утомления. Когда в октябре 1928 г. он вновь вернулся на Hawthorne Works для измерения кровяного давления, с ним встретился технический директор Джордж Пеннок, который попросил Мэйо представить результаты экспериментов на собрании директоров по персоналу крупных корпораций, которое должно было состояться в Нью-Йорке. Эта презентация прошла успешно, и в начале 1929 г. Пеннок предложил Мэйо роль руководителя хоторнской программы опросов. Мэйо отказался, однако выразил согласие участвовать в экспериментах, посещая время от времени Hawthorne Works и при необходимости обеспечивая экспертные заключения. С 1929 по 1933 г. Мэйо получал от Western Electric ежегодный гонорар в размере $2500 и исполнял роль официального интерпретатора Хоторискнх экспериментов, представлявшего их ученому миру. Гиллесии пишет: Мэйо умел правильно расставлять акценты в официальных отчетах и популяризировать эксперименты, привлекая институциональные и академические ресурсы Гарварда и финансовые ресурсы Рокфеллеровского гранта. В то время как проведение самих экспериментов всегда находилось под контролем исследователей компании, изредка пользовавшихся консультациями ученых, публикацией материалов их исследований заведовали Мэйо и его гарвардские коллеги, что не могло не сказаться на результатах.

В декабре 1931 г. Мэйо получил согласие Кларенса Столла (ставшего к этому времени вице-президентом компании Western Electric) на написание официального отчета о Хоторн-ских экспериментах. Результатом этой работы стал труд "The Human Problems of an Industrial Civilization" ("Человеческие проблемы индустриальной цивилизации"), опубликованный в 1933 г. Книга, состоявшая из восьми глав, представленных первоначально как лоуэлловские гарвардские лекции', и 180 страниц текста, не сводилась к последовательному изложению Хоторнских экспериментов. Здесь рассматривался куда более общий вопрос о достижении и поддержании социального равновесия в индустриальном обществе. Первые две главы книги посвящены рассмотрению проблемы утомления и монотонности, при этом подчеркивается, что оба названных феномена связаны не столько с самой работой, сколько с "отсутствием равновесия в самом индивиде и между ним и его работой". Явно утомительная однообразная работа может представляться вполне удовлетворительной при такой организации труда, которая устранит дисбаланс в психологической установке работника. Следующие три главы книги посвящены интерпретации Хоторнских экспериментов. Здесь основной акцент делается на корреляции между ростом уровня производства на опытном участке и развитием сплоченной рабочей группы, управляемой просвещенными и заботливыми руководителями. В своей интерпретации Мэйо предпочитает не придавать особого значения материальным стимулам, что представляется достаточно серьезным недосмотром. Сборщицы опытного участка в каком-то смысле были так же "голодны", как и рабочие Bethlehem Steel или иммигранты у ворот фордовского предприятия Highland Park. Нет ничего удивительного в том, что участницы Хоторнского эксперимента, с которыми в восьмидесятые годы беседовали ученые, уверенно заявили, что главным источником их мотивации были именно деньги.

В шестой главе своей книги Мэйо существенно расширяет масштаб объекта исследования, переходя от узких пределов Hawthorne Works к индустриальному обществу в целом. В особенности его интересует вызванное стремительной урбанизацией и индустриализацией крушение общности, социальных связей, следствием чего стал рост правонарушений и преступности. Пытаясь объяснить взаимосвязь этих явлении, Мэйо обращается к работам французского социолога Эмиля Дюркгейма и к его концепции аномии (падения нравов). Мэйо пишет:

Основное утверждение [Дюркгейма] состоит в том, что жизнь небольшого сообщества организована так, что интересы его членов подчинены интересам группы... Индивид рождается членом сообщества и может в детстве и юности предвидеть ту функцию, которую он будет выполнять в интересах группы, когда станет взрослым. Это ожидание влияет на его мысли и поступки в пору взросления; выполнение же самой этой функции вызывает у него чувство удовлетворения и ощущение собственной общественной значимости. Всю свою жизнь он солидарен с группой. Современное развитие...положило конец этой функции и связанной с ним удовлетворенности как для индивида, так и для группы. Мы являемся свидетелями аномии и беспорядочности жизни, которые ныне характерны и для отдельных людей, и для целых сообществ... Индивиды во все большей степени склоняются к лихорадочной активности и к беспорядочному" саморазвитию; однако подобная жизнь обречена на неудачу, ибо любого рода достижения уже не могут получить должной оценки сообщества, а ощущение счастья связывается уже не с самими достижениями, но с некими грядущими свершениями. Все это приводит к полнейшему разочарованию и к отвращению, вызванному "тщетой погони за счастьем".

Мэйо обращается не только к трудам Дюркгейма, но и к некоторым положениям Зигмунда Фрейда, полагая, что "неприспособленность невротика - это социальная неприспособленность; невротическая недееспособность - это не личная, а социальная проблема... Любая социальная ситуация, которая характеризуется неупорядоченностью, приводит человека к одержимости куда скорее, нежели существование его в организованном сообществе"

В двух последних главах своей книги Мэйо возвращается к проблемам поддержания социального равновесия, которые прежде рассматривались им в работе "Democracy and Freedom" ("Демократия и свобода"). Основываясь на сведениях, почерпнутых из различных политических теорий, антропологии, социологии и детской психологии, он утверждает, что развитие современного индустриального общества "привело к известной отмене культурных традиций труда и мастерства, (в то время, как) рост мобильности рабочей силы и столкновение культур серьезно повредило традиционному укладу индивидуальной и семейной жизни. Все это лишь усилило степень социальной дезорганизации". По его мнению, одни лишь политические действия не позволят восстановить былую социальную гармонию. Как он пишет, "политические действия в данном сообществе предполагают желание и способность индивидов работать вместе; политическая функция в обществе, лишенном таковой особенности, утрачивает свою действенность". Но каким же образом может быть восстановлена социальная гармония и решена проблема аномии, характерная для современной жизни? Этот вопрос до известной степени может решаться на рабочем месте, и результаты Хоторнских экспериментов могут подсказать нужный ответ. Явный рост уровня производства на опытном участке продемонстрировал благоприятное воздействие сплоченности группы при просвещенном руководстве ею. Отвергая элитарную теорию Парсто, Мэйо утверждает, что существующая управленческая элита занята решением технических и экономических проблем. Вопреки заявлениям сторонников научного менеджмента, "промышленный рабочий... не желает принимать школьной логики, которой определялись бы его образ жизни и работа. То, чего он хочет, скорее, может быть охарактеризовано как образ жизни, существенным моментом которого, во-первых, является взаимодействие с другими людьми, во-вторых, исполнение экономической функции, важной для группы. "Триумфальный" промышленный прогресс привел к полному забвению этого наиважнейшего аспекта человеческого естества". Помимо прочего, согласно Мэйо, Хоторнские эксперименты продемонстрировали то, что руководители будущего будут играть значительную роль в восстановлении социального равновесия и потому должны получать соответствующее образование. Рен замечает по поводу книги Мэйо "The Human Problems of an Industrial Civilization": Он выдвигал идею, что член социума, стремящийся занять позицию "лидера нового типа", должен опираться на особый социальный и личностный опыт, который мог бы позволить обществу преодолеть аномию и социальную дезорганизацию. По сути, теория Мэйо преследует ту же цель, что и учение Тейлора, стремившегося к достижению сотрудничества и кооперации в индустрии. Средства для достижения этой цели различались, однако, сама эта цель состояла в обоих случаях в установлении взаимовыгодного сотрудничества рабочего и руководителя.

Социологическая концепция Э. Мэйо

 

Социологическая концепция Э. Мэйо (1880—1949 гг.) фор­мировалась под воздействием многих факторов и окончательно сложилась в определенную концепцию лишь во второй половине 40-х годов. Собственно, из хоторнских опытов самих по себе еще не вытекали выводы, которые были сформулированы Мэйо в его послевоенной книге «Социальные проблемы промышленной цивилизации» (1-е издание 1945 год). И более логичным и закономерным результатом Хоторна являлась научная деятельность Ф.Ретлисбергера, которая была связана с конкретными проблемами управления на производстве.

Социологические идеи Мэйо сложились под воздействием, с одной стороны, французских социологов Ф. Ле Плея и Э. Дюрк-гейма, а с другой — психоаналитического подхода швейцарского психолога Пьера Жане.

Чтобы было более ясно, в чем состоит влияние, в частности, Фредерика Ле Пле (1806—1882), стоит дать краткую справку о характере его научного творчества. Ле Лле — французский соци­олог и политический деятель, который в объяснении общественной жизни придавал ведущее значение технологическим и географи­ческим факторам, а также морально-религиозным. С политической точки зрения, он придерживался довольно консервативных взгля­дов. Главным фактором социальной жизни и ее стабильности считал семью, основанную на власти отца и традиционной ре­лигиозной морали.

В научной деятельности особое значение Ле Пле придавал сбору социальных фактов. Его основная социологическая работа — «Европейские рабочие» (I—II т., 1877—1879 гг.). Она содержит результаты монографического изучения рабочих семей, их бюд­жетов как выражение уровня и образа жизни. Факты, изложенные в этой работе, до сих пор сохраняют свое значение для изучения положения рабочего класса. В целом его программа социального переустройства общества носит консервативный характер и на­правлена на возрождение и укрепление архаичных социальных институтов: традиционных форм семьи, законов о наследовании и т. д. Отношения между рабочими и предпринимателями Ле Пле предлагал строить по принципу патронатства, характерного для эпохи феодализма, т. е. по принципу вассальной зависи­мости.

Значение Ле Пле для современной социологии определяется прежде всего его эмпирическими исследованиями семей и их образа жизни, а также разработкой методики изучения социальных фактов, в частности монографического метода.

От Ле Пле и Э. Дюркгейма Мэйо воспринял идею дезинтеграции человеческой личности с современным обществом, а также кри­тическую сторону их учения, их антипатию к формализации общественных организаций. Последнее особенно выражено у Дюркгейма в его работе «Самоубийство», где за гуманистическими идеями стояла критика все более увеличивающейся «отчужден­ности» личности в обществе.

В этом плане критика Э. Мэйо современного ему капиталис­тического общества была направлена как раз на факт разрушения индустриализирующимся обществом «первичных» или «неформаль­ных» организаций, которые, по его мнению, «жизненно важны для сохранения всех исторических обществ». Так, промышленный прогресс XX века разрушил прежнюю систему цехового учени­чества (социализации), которая была одновременно и средством адаптации рабочего к производственным условиям, необходимой предпосылкой для получения образования, найма на работу и т. д.

Далее, объектом критики Мэйо стала растущая институционализация общества и ее неизбежный спутник — бюрократизация, которая превращала человека в «изолированный атом», порождала враждебность и игнорировала мир человеческих эмоций.

Мэйо, как многие социологи, подчеркивал увеличение разрыва между технико-экономическим развитием современного общества и его нравственно-социальным уровнем. Вместе с тем, он признавал неизбежность разрушительных последствий общественного про­гресса и считал реакционными идеи сторонников возврата к «изжитым формам социальной организации» в век технического прогресса.

Отрицательные последствия прогресса объяснялись им из «со­циального невежества» общества, в результате которого разру­шается естественное стремление людей к непосредственному об­щению. В целом, понятие Мэйо социальных проблем и социальных конфликтов переводилось в плоскость психоанализа, где основной упор делается на подавление «социальностью» непосредственных стремлений личности, подавление в личности бессознательного, которое, вырываясь наружу, мстит обществу.

Неприспособленность личности к социальным условиям, к раз­личного рода «социальным лишениям» ведет, по Мэйо, к неус­тойчивости психологических позиций, «невротическим срывам», агрессивности и враждебности. То есть «современное общество», противодействуя извечному, внеисторическому, глубинному влече­нию индивидов к сотрудничеству, чинит насилие над психикой.

А поскольку неприспособленных в обществе большинство, то это ведет на производстве к стачкам, текучести кадров, подрыву «социальной целостности» предприятия и т. д. Вне предприятия «невротизм» ведет, по Мэйо, к появлению революционеров и других «сторонников разрушения», порождаемых плохими усло­виями труда и жизни в целом.

Самым жутким, воплощением «социального невротизма» Мэйо считал немецкий нацизм и тот всемирный взрыв агрессивности и садисткой жестокости, с. которым столкнулось человечество в его лице.

Как отмечают исследователи творчества Мэйо, он собирался написать книгу и о политических проблемах «промышленной цивилизации», где большая роль отводилась бы «просвещенной» политике общественного управления. И здесь основной упор он делал тоже на исправление характера общения между людьми.

Собственно, центральная идея Мэйо и состоит в «подуправлении» «адаптирующегося общества», в котором учтенные «че­ловеческие стремления» будут поставлены на службу саморегу­лированию и самоорганизации общества, поддержанию в нем спонтанного сотрудничества. Мэйо исходил из потребностей об­щества, связанных с сохранением его стабильности и равновесия, и предлагал свой подход к решению этой проблемы, который носил в работах Мэйо название «социологического подхода» к управлению общественными процессами. Этот подход во многом базировался на его опыте, решения социальных проблем в сфере производств»

Следует, отметить, что поиск решения социальных проблем, предпринятых Мэйо, носил в себе значительный отпечаток либе­рального реформизма 30-х годов. Однако здесь были значительные расхождения. Дело в том, что Мэйо, как, сторонник демократии и всемерной «децентрализации» власти считал, что современные ему политические институты способны лишь на распространение вражды и разрозненности среди членов общества. Поэтому он не связывал использование социологических знаний в деле регулирования общественного развития с ролью государства.

В этом плане цементирующим началом, условием выживания и равновесия общества у Мэйо, вслед за Дюркгеймом, выступает «первичная», непосредственная психологическая общность людей в группе, прежде всего в трудовой. Этот вывод в значительной степени был подтвержден в ходе его экспериментов на калифор­нийских авиационных заводах.

Основную ставку Мэйо делал на роль «принадлежности» человека к группе, без которой неизбежны рост «иррациональных и необоснованных тревог, и возможность «отклонений в падении».

Неудивительно, что при таком понимании общественных про­цессов у Мэйо оставался всего лишь шаг от рецептов группового сплочения до идеи сотрудничества в масштабах всего общества. И Мэйо сделал его в своей концепции «социального руководства». В этой концепции решающую роль Мэйо отводил умению вступать в «коммуникацию» с другими людьми и отвечать на их стремления и установки так, чтобы способствовать сотрудничеству.

Следуя своей логике (и логике результатов Хоторнского экс­перимента), Мэйо делает основную ставку в создании социальной гармонии на слой «просвещенных» менеджеров. Именно они, по Мэйо, способны к беспристрастному, научно-объективному руко­водству. В этом плане Мэйо солидаризировался не только с выводами и рекомендациями Ротлисбергера, но и с идеями научного управления обществом, выдвинутыми еще О. Контом.

Подчеркивая преобразующую роль менеджеров в обществе, Мэйо противопоставлял «демократическое» рассредоточение влас­ти среди менеджеров — ее централизации в политике. Причем это рассредоточение власти среди менеджеров он рассматривал как «надклассовый» подход к управлению и противопоставлял его «классовому», связанному с определенными политическими силами. Нельзя не отметить, что на этих выводах сказалось влияние идей В. Парето о смене одних элит общества другими.

Исходя из реального процесса выделения и растущей само­стоятельности менеджеров в обществе, Мэйо делал вывод об их превращении в носителей «демократической» власти и «морали сотрудничества», в противоположность «морали принуждения» политиков. Этот подход противопоставлялся «невежеству полити­ков», опирающихся на «философию толпы», увековечивающей принуждение даже в странах с демократическим управлением. Такая ориентация Мэйо на социальную роль менеджеров проис­текает из той решающей роли, которую он отводил силе про­свещения, науки и знания в общественной жизни. Поэтому его основные рекомендации и были направлены на подготовку кадров руководителей, которые обладали бы необходимым мастерством «социального руководства». Следует отметить, что многие тезисы его социологической концепции были развиты впоследствии в самостоятельные направления в социологии. Так, идея Мэйо о преобразующей роли менеджеров в обществе тесно связана с нынешней концепцией «управленческой революции».

Теория «управленческой революции», или как ее еще иначе называют «революция менеджеров», является одной из осново­полагающих социальных концепций американской социологии ме­неджмента. Согласно этой концепции, новый класс наемных работников — управляющих — все больше вытесняет старую элиту — капиталистов-собственников и играет решающую роль в развитии современного западного общества. Данная концепция отражает определенные подвижки в социальной структуре общества и изменения в положении класса собственников. Неудивительно, что еще в конце XIX — начале XX веков теоретики германской социал-демократии пытались показать, что собственность в своей корпоративной форме есть признак наступающего процесса от­чуждения сущности капитализма. Согласно этой теории, класс капиталистов постепенно вытесняется административной стратой, интересы которой противоположны интересам собственников. Тео­ретический интерес к проблематике управления, как считают, достиг своего апогея в середине 50-х годов, именно тогда {1953 год) П. Сорокин заявил о трансформации капиталистического класса в менеджерский, а Т. Парсонс — о переходе контроля над произ­водством от собственников корпораций к управленческому пер­соналу. В 1958 году Д. Белл ввел термин «молчаливая револю­ция» для обозначения «революции менеджеров», подчеркнув при этом, что собственность и формальный контроль отныне разделены окончательно, и поэтому традиционная теория классов потеряла какую-либо аналитическую ценность. Вместе с тем, эту концепцию в последние годы считают не более как гипотезой, которую необходимо проверить в конкретных исследованиях.

                                        Заключение

Существенной особенностью работ Мэйо являлась его антипатия к социальным конфликтам и к возможным социальным неурядицам. Его вера в то, что промышленные беспорядки обусловлены личными проблемами как физиологического, так и психического свойства, сильно влияла на его подход к анализу индустриального общества. Так, к примеру, он считал, что источником производственных беспорядков является не столько стремление рабочих к соблюдению своих законных экономических или групповых интересов, сколько их пессимистическая внутренняя установка. Соответственно, отказ индивида подчиняться тем или иным требованиям руководителя рассматривался Мэйо не как один из неизбежных моментов работы производства, а как проявление его, индивида, психической неустойчивости. Оценивая результаты экспериментов, проводившихся на опытном сборочном участке, Мэйо сознательно пренебрегает влиянием материального поощрения на поведение сборщиц и акцентирует внимание на групповой сплоченности и ненавязчивом руководстве. Хотя Мэйо вынужден оценивать Хоторнские эксперименты на микроуровне, он стремится к рассмотрению социального макро-уровня и, так называемых, следствий аномии. Соответственно он, так или иначе, пытается экстраполировать очевидный "успех" Хоторнских экспериментов на общество в целом и потому приписывает промышленным руководителям значительную роль в восстановлении и поддержании социального равновесия. Подобно тому, как идеи научного менеджмента стали ассоциироваться с трудами и репутацией Ф. У. Тейлора, изучение взаимоотношений членов производственного коллектива и социальных аспектов личности, ставшее предверием новой эры в теории управления, стали связывать с фигурой Элтона Мэйо. По иронии судьбы, академические комментаторы зачастую противопоставляют идеи Мэйо идеям Тейлора, хотя оба эти человека стремились к достижению одних и тех же целей, т. е. к достижению промышленной гармонии и к прекращению антагонизма между руководством и рабочими.

Итак, в заключение моего реферата я хотел бы сделать некоторые выводы о вкладе Элтона Мэйо в развитие социологической теории:

Элтон Мэйо положил начало доктрине «человеческих отношений», основными выводами которой являются:

v     Люди в основном мотивируются социальными потребностями и ощущают свою индивидуальность благодаря своим отношениям с другими людьми.

v     В результате промышленной революции и рационализации процесса труда сама работа в значительной степени потеряла привлекательность, и удовлетворение человек ищет в социальных взаимоотношениях.

v     Люди более отзывчивы к социальному влиянию группы равных им людей, чем к побуждениям и мерам контроля, исходящим от руководства.

v     Работник откликается на распоряжения руководителя, если руководитель может удовлетворить его социальные, потребности.

v     Производительность труда будет более эффективной, индивидуальное вознаграждение подкрепляется групповым, коллективным, а экономические стимулы – социально-психологическими.

Из этого следовало, что главной задачей менеджмента является решение социальных проблем труда, его гуманизация.

В результате Хоторнского эксперимента исследователи открыли и обосновали явление неформальной организации трудовых коллективов. Сутью, которой является наличие в каждой формальной группе своих неформальных лидеров, аутсайдеров, которые регулируют отношения в самой группе, а также отношения группы с руководством.

Список используемой литературы

Учебники:

v                Ю. Г. Волков, В. Н. Нечипуренко, А. В. Попов, С. И Самыгин «Социология. Курс лекций», Р-на-Д, «Феникс», 1999 г.

v                В. И. Кондауров, А. С. Страданченков «Социология», М., «Инфра-М», 2000 г.

Интернет:

v     #"#">#"#">http://lib.vvsu.ru/books/Bakalavr02/page0126.asp