Социологические концепции П.Л. Лаврова о роли личности в истории

Социологические концепции П.Л. Лаврова о роли личности в истории

Социологические концепции П.Л. Лаврова о роли личности в истории

1. Введение

Психологическое направление в русской социологии начало развиваться в конце XIX - начале XX века, являясь выражением общего для социальных наук того времени интереса к проблемам мотивации и механизмов человеческого поведения. Основной принцип, разделяемый всеми сторонниками этого направления, - стремление сводить общественные явления к психическим, искать ключ к объяснениям общественных явлений и процессов в психологии человека, групп и общностей.

Развитие психологического направления в социологии России начинается с теоретических концепций философа, историка, социолога П.Л. Лаврова (1828-1900) и видного социолога, литературного критика, публициста Н.К. Михайловского (1842-1904), который олицетворял собой идеолога и лидера народнического движения, по праву считался одним из столпов критической мысли 1870-х годов.

Основную задачу социологии Лавров видел в исследовании личности во всех ее проявлениях (биологических, психологических, социальных) и на этом основании - в установлении факторов, способствующих формированию ее социального облика и идеала. Все это он обозначал термином "борьба за индивидуальность". Всесторонний научный анализ проблем личности привел Лаврова П.Л. к психологическому обоснованию социологии.

На формирование взглядов Лаврова оказали влияние демократические идеи русских мыслителей - революционных демократов 60-х годов. Из основателей позитивизма Лаврову был особенно близок Г. Спенсер с его концепцией личности и учением об эволюции. Именно идеи Спенсера повлияли на разработку Лавровым психологических основ социологии.

Лаврова и Михайловского , как основоположников субъективного направления в социологии, сближали общие базовые принципы, которые детерминировали все содержание их научного направления: понимание задач социологии, ее метода, оценки научного и культурного наследия прошлого, ориентации на всестороннее изучение личности и использования для этого данных разных наук, что фактически подтверждает позицию интегративности социологического знания.

Особенно значительна роль Лаврова в области психологического обоснования социологии, критики позиций дарвинизма. Лавров доказал, что понятие социального идеала не может анализироваться в контексте естественного отбора и приспособительного поведения, что здесь требуется иной подход, базирующийся на действии исторических законов. Человечество намного сложнее, чем это утверждали органицисты и социал-дарвинисты. Лавров писал, что человек не является простой клеточкой общественного организма; он и не простой продукт среды; некая величина, которой можно пренебречь. В его теории личности герой - главная историческая фигура, он увлекает своим примером толпу, помогает ей преодолеть физическую и духовную скудость жизни, на которую человеческая масса обрекается в современном мире.

Таким образом, в развитии психологического направления в социологии России можно выделить две тенденции, обусловленные различной социально-политической ориентацией ученых, а также характером их теоретических установок .

2. Построение социологической теории на основе понятий и категорий коллективной психологии и обращение к психологии индивида у теоретиков народничества

С конца 70-х годов XIX века в социологии П.Л. Лаврова ведущее положение заняла проблема социальной психологии - психологии "толпы". Изучая эту проблему, он преследовал две цели: во-первых, осуществить анализ психологических особенностей поведения индивида в группе и массе людей для выяснения психологического механизма воздействия индивида на массу; во-вторых, проанализировать роль социальной среды в формировании психологии массы и индивида. Выдвижение на первый план проблем социальной психологии в работах Лаврова было инициировано значительными достижениями в изучении психологии народов в трудах Спенсера, Бокля, а также социально-политической средой внутри России, развитием движения народничества.

Неудачи, постигшие народников, побудили Лаврова к изучению психологии масс, поиску средств психологического воздействия личностей на народ. При этом Лавров писал, что толпа - это масса народа, "способная увлекаться примером... высокоблагородным или низким, или нравственно безразличным". Лавров рассматривает толпу как особую общность, основанную на сходстве психической реакции и поведения, и приводит большое число примеров, убедительно доказывающих, что люди в толпе объединены психическо-эмоциональной связью, а их поступки не ограничены этическими или правовыми нормами. Чаще всего происходит деиндивидуализация личности, и толпа действует на основе подражания. Толпа опасна, она может защищать отечество, но и убивать невинных людей.

Творчество социолога П.А. Лаврова (1828-1900) - значительное событие в русской и европейской культуре. Лавров был разносторонне одаренной личностью: математиком, историком, антропологом, философом, литературоведом, публицистом и социологом. Социологию (обществоведение) Лавров относил к разряду феноменологических наук, ставя ее в один ряд с геометрией, механикой, группой физико-химических дисциплин, биологией, психологией и этикой. Если учесть размах и глубину мышления Лаврова, то можно предположить весьма основательную аргументацию такого рода утверждений. Именно широта знаний позволила ученому, по мнению П. Сорокина, указать на многое из того, что при его жизни оставалось незамеченным или выглядело парадоксальным и лишь спустя годы привлекло внимание социологов. Что касается психологической ориентации П.Л.Лаврова, то наибольшее внимание он уделял проблемам соотношения между социологией и историей, предмету и методу социологии, теории прогресса, роли государства в жизни общества, а также роли личности в истории.

Определяя социологию как науку, исследующую формы проявления, усиления и ослабления солидарности между сознательными органическими особями, П.Л. Лавров включал в структуру предмета четыре элемента: "животные общества", в которых вырабатывалось в достаточной степени индивидуальное сознание; существующие типы человеческого общежития; общественные идеалы, на основании которых человек надеется создать справедливое и солидарное общество; практические задачи, вытекающие из стремления личности осуществить свои идеалы .

Уделяя огромное внимание разработке концепции личности, Лавров, как и Михайловский, считал человека центром социального развития общества, рассматривал личность в "ее психологических данных". Именно этот подход придавал социологии П.Л. Лаврова психологическую направленность. Лавров стремился выяснить, от чего зависит поступок человека, понять глубинное содержание фактора социального прогресса. В свете этого он выделяет четыре побудительных причины деятельности личности: обычаи, аффекты, интересы и убеждения. При этом ведущими он считал интересы, в которых отражается два вида потребностей: основные и временные. Одни интересы порождают "экономический строй", другие - "политический". В своей совокупности они все направлены на солидарность.

П. Л. Лаврову очень не повезло на русской почве. Высылка в Вологду, бегство его за границу, где скоро он стал во главе революционного издательства, членство в «Интернационале»,-все это долго делало самое имя его в России запретным. Важнейшие произведения Лаврова, если появлялись в России, то лишь под разными чужими именами. Полное собрание его сочинений впервые стало выходить в свет уже после революции 1917-го года... Даже биографии Лаврова более или менее солидной не существует до сих пор. Философская оценка Лаврова очень долго была тоже неблагоприятной для него, многим его творчество представлялось совершенно неоригинальным, эклетическим. Только с появлением большого сборника о Лаврове (Петербург, 1862), где ряд авторов дал превосходные статьи о социологии Лаврова, мнение о нем стало медленно изменяться. Однако, и до сих пор его творчество в целом остается неизученным.

Лавров развивался в тех же приблизительно духовных условиях, как и Чернышевский,-и для Лаврова, как и для Чернышевского, основным и определяющим принципом познания и творчества была «научность», научный критицизм. Но Чернышевский очень рано ушел в публицистику, которая усилила в нем элементы острой и поспешной критики современности, отодвинув в сторону его (бесспорное) философское дарование. В Лаврове же его яркая революционная деятельность нисколько не понижала его научной осторожности и вдумчивости. Лавров несомненно был подлинным социологом , но его со всех сторон стесняла не публицистика, а именно его ученость, - при том ученым был он настоящим, с огромной эрудицией и разносторонними интересами. Его можно сближать с Г. Спенсером, с В. Вундтом по широте синтеза и основательности его познаний, - но в его «полупозитивизме» очень определенно выступает и его социологический дар, стесненный, но не подавленный поклонением науке.

Что касается биографии Лаврова , то, как уже было упомянуто, она остается доныне неразработанной. Остановимся на наиболее важных событиях его жизни.

3. Развитие и становление социологических взглядов

Петр Лаврович Лавров (1828-1900) родился в семье богатого русского помещика. Отец его был военным и сына тоже направил в военную школу-молодой Лавров поступил в Артиллерийское военное училище. Уже в эти ранние годы (Лавров окончил военное училище 19-ти лет) он отличался исключительной эрудицией; в это время интересы его склонялись преимущественно к изучению математики и естествознания, но он тщательно изучал и историю научной мысли. В 1844-ом году (21-го года) Лавров стал преподавателем математики в Артиллерийском училище, а через несколько лет стал профессором математики в Артиллерийской Академии. Научные и исторические занятия были глубоко связаны у Лаврова с моральными исканиями - в этом отношении Лавров, разделяя общую русским философам моральную установку, занимает одно из самых видных мест в истории русских этических исканий. Нет сомнения, что в духовном созревании Лаврова сыграло большую роль влияние Герцена; во всяком случае, Лавров близок к Герцену в целом ряде его основных идей (хотя Лаврову совершенно была чужда трагическая историософия Герцена) . ..Принципиальный и психологический примат этики у Лаврова оставался всю его жизнь и составлял подлинный фундамент его секуляризма, резко и систематически выраженного Лавровым .

Социологические интересы очень рано проявились у Лаврова как раз в связи с изучением истории науки. Лавров всецело был захвачен общей атмосферой позитивизма, царившей в Европе с конца 40-ых годов, но он основательно изучал и немецкую идеалистическую философию, памятником чего являются прежде всего его статьи о Гегеле. Очень спорным является вопрос, какое из влияний было решающим в философском развитии Лаврова. Сам Лавров в своей автобиографии говорит о серьезном влиянии на него Протагора, Конта, Фейербаха и А. Ланге, - но при изучении его взглядов становится ясным, что велико было влияние еще ряда философов-прежде всего Канта, затем Курно и Ампера, Спенсера, Маркса. Как видим, это все столь различные авторы, что, очевидно, перед нами или просто эклектик, или же, наоборот, человек с собственным оригинальным синтезом.

В реальности именно последнего не приходится сомневаться, но где искать центра и руководящей основы оригинальных построений Лаврова, - это не легко установить.

Лавров был да и всю жизнь оставался ученым, но его живые симпатии к «прогрессивным» течениям в русской жизни фатально толкали его на сближение с русскими революционными движениями. Любопытно отметить, что Лавров все время печатал свои статьи не в органах русского радикализма, а в журналах более умеренных, чисто либеральных. С Чернышевским, вождем русского радикализма, у него не было близости, несмотря на чрезвычайное сходство их во многих пунктах. Но Лавров держался несколько в стороне от Чернышевского, вообще радикального направления; тем не менее, он был арестован в 1866-ом году (в связи с покушением Каракозова, к которому, впрочем, он не имел никакого отношения) и был сослан в Вологодскую губернию. В 1870-ом году Лавров, потерявший надежду на освобождение, бежал за границу, по-прежнему стремясь только к научной работе, которая была совершенно невозможна для него в условиях ссылки). За границей он действительно до конца дней интенсивно занимался научной работой, но очень рано втянулся и в революционную деятельность. Дело в том, что во время пребывания в Вологодской губернии Лавров написал «Исторические письма» (вышедшие в свет под псевдонимом Миртова), которые имели (неожиданное для самого Лаврова) громадное влияние на радикальную русскую молодежь. И вот, в 1872-ом году, группа почитателей Лаврова послала к нему в Париж своих представителей с просьбой и предложением издавать заграничный журнал и руководить социально-революционным движением. Лавров, до того времени воздерживавшийся от прямого участия в революционном движении (он все надеялся получить возможность вернуться в Россию для спокойной научной работы), под влиянием различных обстоятельств, принял предложение молодежи, основал журнал «Вперед» и тем навсегда закрыл для себя возможность возвращения в Россию. Он, впрочем, продолжал печататься в России, но всегда под чужим именем. Участие в Интернационале, активное участие в революционной работе делали самое имя Лаврова запретным для упоминания в русской печати, - и многочисленные произведения Лаврова чисто научного характера оставались для широких кругов русского общества неизвестными или забытыми... В 1900-ом году Лавров скончался.

Переходя к изложению построений Лаврова, прежде всего еще раз подчеркнем, что Лаврова никак нельзя считать эклектиком; то обстоятельство, что в его взглядах отразилось влияние Канта и позитивистов, Курно и Фейербаха, означает лишь широту его «критического реализма». Вообще исходное убеждение Лаврова определялось его верой в науку, его критицизмом, его отрицанием метафизики. Вся эпоха Лаврова жила теми же умонастроениями; Лавров без колебаний и сомнений присоединяется к тому духу секуляризма, которым был насыщен Х1Х-ый век. Эта основная секулярная установка оставалась у Лаврова до конца дней, -он остался верен своему критическому рационализму. Позитивизм (как искание истины лишь в пределах опыта), углубленный построениями Канта, Курно, предопределил всю работу мысли Лаврова и наложил свою печать на его духовные искания. Но была у Лаврова одна сфера, в которой он не знал границ или стеснений, в которой его внутренняя работа шла свободно, независимо от его теоретических построений,-это была сфера этики. Если можно сказать, что в Лаврове был настоящий пафос познания, критического исследования, то с неменьшей силой, с истинным вдохновением в нем пылал этический пафос. Это была натура исключительной преданности идеалу; справедливо было однажды сказано о нем , что «сознание нравственного долга сохраняло у него идеальную высоту религиозного культа до последней минуты жизни». Биограф. Лаврова отмечает, однако, что смерть подруги жизни Лаврова (г-жи Чаплициной), на некоторое время поколебала равновесие его духа; больше всего взволновала его проблема бессмертия человеческого духа - но через некоторое время старый рационализм вновь овладел им. Здесь мы имеем нечто большее, чем тот гуманизм, который нам уже много раз встречался, как основное содержание русского секуляризма. В Лаврове (как отчасти, но не с такой силой, в Михайловском) есть и нечто близкое к «панморализму» Л. Толстого. Уже у Герцена независимость и самобытность морального вдохновения полагают границы позитивистической установке ума; ту же черту мы отмечали у Чернышевского. Но у Лаврова с особенной ясностью выступает примат социологии, - и отсюда, и только отсюда, надо выводить его антропологизм (в котором сам Лавров видел самую характерную черту его системы). В одной из самых ранних его философских статей - «Три беседы о современном значении философии» - это выступает с полной ясностью; другие статьи того же времени все построены в тех же тонах. «Философия, - читаем в одной из статей, -есть понимание всего сущего, как единства, и воплощение этого понимания в художественных образах и нравственных действиях». В этой формуле сразу ясно, что этическая (и эстетическая) сфера здесь ставятся рядом с познанием, как самостоятельная область духа. Мы увидим дальше, что социологические мотивы в известном смысле предопределяют все основные построения Лаврова. Но сейчас подчеркнем, что ни социология, которой отводил Лавров первое место в системе философских изысканий, ни критическая история разума (что было излюбленнейшей темой научных исследований Лаврова) не закрывали для него темы «воплощения» нравственных движений. Лавров поэтому считает основным и исходным понятие «цельного человека», что и определяет его «антропологизм». Эта идея «цельного человека» формально сближает Лаврова с Хомяковым, Киреевским, но у этих мыслителей она имеет совсем не тот смысл, что у Лаврова. Во всяком случае, Лавров рано сознает своеобразие этической жизни , сознает и то, что только наличность этического идеала освещает нам ход истории. В этой независимости этической сферы, неразложимой, невыводимой из «фактов», заключается «полупозитивизм» Лаврова.

4. Систематический анализ взглядов П.Л.Лаврова на место личности в истории

Сам Лавров выразил исходную позицию социологического антропологизма в следующих трех принципах:

1) действительность личного сознания, иначе говоря, «личный принцип действительности»; 2) принцип реализма: «все, что мы сознаем, не находя противоречия при этом сознании ни в самом понятии сознаваемого, ни в группировке вновь сознаваемого с прежним сознанием, и представляет нам реальное бытие», и 3) скептический (в отношении к метафизике) принцип: «процесс сознания (сам по себе) не дает возможности решить, есть ли он сам результат реального бытия, или реальное бытие есть его продукт. Но тут же Лавров делает характерное добавление: в практической социологии «скептическое начало не имеет места». «Отсутствие скептического принципа в построении практической социологии придает ей особую прочность и независимость от метафизических теорий... В этом выражается независимость личности... Личность сознает себя свободной, желающей для себя и ответственной перед собой. Это-личный принцип свободы»".

Заметим тут же, что Лавров считает вопрос о свободе воли (в метафизической постановке) неразрешимым, но с тем большей силой утверждает он реальность сознания свободы. «Нельзя устранить в человеке,-говорит он,- явления самообязательности, суда над собой...» Я исхожу из факта сознания свободы, факта создания идеалов и на основании этих фактов я строю связную систему нравственных процессов». В конечном итоге, после этого фундаментального добавления к утверждению имманентизма в познании, вырастает и мманентизм в социологии. Социология сохраняет для Лаврова всю свою значимость независимо от вопроса о «метафизической» реальности свободы, - и это не есть плоский психологизм у Лаврова, а именно его антропологизм. Только весь человек в целом явлении его жизни- истинный предмет социологии, утверждает Лавров; а в цельной жизни личности ее творчество, всегда имеющее какие-либо цели, занимает выдающееся место. Мы только что видели, что для Лаврова к сфере социологии неприложим скептический принцип. И если человек «есть единство бытия и идеала», если в отношении к познанию нельзя забывать о «скептическом принципе», то в этом цельном единстве человека центр тяжести, очевидно, заключается именно в его социологической сфере. «Философствовать это - развивать в себе человека, как единое стройное существо», - говорит в одном месте Лавров, - и понятно, что прочным основанием такого развития является наличность морального сознания, способность загораться идеалом и, в соответствии с ним, направлять свою деятельность.

Антропологизм Лаврова сначала (в первых трех указанных принципах) кажется прямо примыкающим к критицизму и позитивизму (в сочетании идей Канта и Конта), но, в конце концов, он неожиданно освещается, как по существу этический имманентизм. Только то и реально, в чем человеку дано действовать, - и потому «история и есть существенный признак, отличающий род «гомо от других зоологических родов». История начинается лишь там, где имеет место сознание свободы,-до этого мы имеем лишь «канун свободы»; сама реальность человека раскрывается лишь в движении истории. Но если движущая сила истории есть творческая мысль человека, определяемая идеалом, то, значит, в сознании человека открывается простор для свободы, то есть раздвигаются рамки простой необходимости, открывается область «возможного» (без чего логически нельзя иметь сознания «свободы»). Таким образом становится ясным, почему тайна всего бытия сосредоточена в человеке и именно в его моральном сознании. Моральное сознание, начиная с простого «желания», создает идеал и движет творчеством человека, вырывает человека из потока бессознательного бытия, создает историческую действительность. И если Лавров так суммирует свой антропологизм : «человек есть источник природы (ибо из данных опыта человек воссоздает «природу», источник истории борется за свои идеалы, бросает семя в почву окружающего мира, источник собственного сознания (перестраивает свой внутренний мир)», то ясно, что человек здесь взят, как существо творческое, существо моральное.

Мы охарактеризовали выше антропологизм Лаврова, как социологический имманентизм. И, действительно, все центральное значение человека определяется наличностью в нем социального начала), но сама эта социальная сфера в человеке берется исключительно в пределах имманентизма. Трансцендентная сфера, реальное значение которой признавал даже Кант для социальной сферы (в своем гениальном учении о «примате практического .разума» и о неустранимом при этом устремлении к «Безусловному»),-здесь совершенно отстраняется. Антиметафизическая позиция Лаврова помешала ему осмыслить тот капитальный факт основоположного значения моральной сферы, который он сам так глубоко вскрыл,-отсюда его «полупозитивизм». Лавров действительно здесь очень приближается к Ланге, но он остается совершенно самостоятельным и оригинальным в своем социологическом замысле.

Уяснив сущность антропологизма Лаврова, мы можем теперь надлежаще осветить его основные социологические взгляды.

Принципиальный антропологизм Лаврова не внес, однако, ничего значительного в его понимание человека,-и этому, конечно, помешала его антиметафизическая позиция. Лавров всегда движется в узком кругу «сознаваемого», «критическое сознание» есть для него и ценнейший продукт, и творческая сила индивидуального и исторического движения. В этом смысле можно говорить об одностороннем интеллектуализме Лаврова. Если он любит говорить о цельной личности, то здесь понятие цельности относится к невозможности отделять или отрывать сферу морали от познавательного отношения к миру. Но в учении о внутреннем строе человека Лавров очень упрощенно глядит на него, не предчувствует и не учитывает того, что внес в антропологию Достоевский, вся школа Фрейда (Адлер, Юнг и др.): для Лаврова нет внутренней «запутанности» в человеке. Правда, он не раз говорит о «дикарях высшей культуры», но это выражение относится не к каким-либо стихийным движениям в человеке, а к тем людям, которые, принадлежа к народам, живущим исторической жизнью, сами выпадают из истории, оказываются вне истории. Участие в истории, по Лаврову, творится через приобщение нашего сознания к историческому движению (в форме «способности наслаждаться развитием»); лишь «критически мыслящая личность» реально входит в историческую жизнь. «Личность» в человеке творится им самим, она не дана, а задана. Очень любопытна в этом отношении такая мысль Лаврова: «область нравственности не только не врождена в человека, но далеко не все личности вырабатывают в себе нравственные побуждения,-точно так же , как далеко не все доходят до научного мышления. Прирождено человеку лишь стремление к наслаждению, ив числе наслаждений развитой человек вырабатывает в себе наслаждение нравственной жизнью и ставит это на высшую ступень в иерархии наслаждений». Как видим, для Лаврова внутренний строй человека, в его основах, оказывается весьма упрощенным, и если социологизм в построениях его получает, как было указано выше, такое сильное и вдохновенное выражение, то, очевидно, социологические идеи Лаврова совсем не вытекали из его антропологии. В антропологии Лавров является релятивистом, он не знает ничего о «непроизводных функциях» в душе (к каким относится и сфера морали); лишь мысль человеческая является для Лаврова твердой, не релятивной, а, поистине, безусловной точкой опоры. В этом и состоит интеллектуализм Лаврова.

Гораздо богаче и в известном смысле замечательно понятие личности, если брать это понятие уже в стадии моральной жизни личности. Собственно, только о человеке, в котором уже проявилась и окрепла моральная сфера, можно говорить, что личность есть «неделимое целое». В «дикарях высшей культуры», например, когда личность не участвует сознательно в историческом движении (то есть не содействует «прогрессу»), нет моральной жизни, не может быть и цельности, ибо нет двух сфер (познавательной и морально оценивающей), неразрывная цельность которых так существенна. Но в личности, доросшей до моральной жизни, есть внутренний мотив цельности. Поэтому «цельность» в человеке есть не онтологическая, так сказать, а историческая категория. Ни в чем так не сказывается узость позитивистической установки у Лаврова, как в том, что он превращает и моральную сферу и сам разум в продукты эволюции, в чисто историческую категорию. Весь грандиозный замысел незаконченной работы его - «Опыт истории мысли» основан на этом. Само сознание, драгоценнейшее свойство личности, есть продукт биологического развития для Лаврова; впрочем, вот как противоречиво говорит он тут: «каков бы ни был физический источник сознательности, явления сознания резко обособляются от всех явлений..., которые мы сводим или пытаемся свести на движение масс. Сознание невозможно свести к движению,- даже путем какой-либо гипотезы. Как же тогда можно говорить о «физическом источнике сознательности»? Такие противоречия проходят через всю социологию Лаврова. Так, в психической эволюции человечества (очень вдумчиво и глубоко обрисованной в том же труде) влияние среды является решающим, а потом вдруг появляется творческая сила «я», опирающегося на сознание идеала (это-так называемое вторичное или идеальное «я», получающее характер «свободного агента». С одной стороны, нет в эволюции места свободе, здесь все - причинно, с другой стороны, пафос свободы в жизни личности получает характер огромной творческой силы, движущей и преображающей и человека, и историю. В одном месте Лавров говорит: «исходной точкой (в истории) является постановка личностью себе целей, как если бы эта личность была автономной». И даже так: «нравственный идеал есть единственный светоч, способный придать перспективу истории»,-то есть только моральное в бытии и есть историческая действительность. Моральная сфера, с одной стороны, есть чисто субъективное явление, человек ставит себе цели, «как если бы» он был свободным, а в то же время именно моральная сфера является фактором огромной творческой мощи, создавая историческое бытие.

В человеке, в мнимой его свободе открывается уже не мнимый, а могучий и подлинно творческий, реальный фактор бытия. Потому и строит Лавров (очень рано) «теорию личности», чтобы показать, что в сознании свободы «живет неуничтожаемый факт творчества и ответственности за свое творчество». Лавров выдвигает идеал «критически мыслящей личности», - и именно в этой идее он перестает быть исследователем, а становится «проповедником» во имя этического идеала. Не только антропология, но и все социологические построения окончательно осмысливаются в этой вершине этического действования, необходимость отступает перед свободой, позитивизм - перед «сознанием идеала». Такова система «этического имманентизма», страстно живущего идеалом творчества, но без религиозного и метафизического осмысления этого творчества. Секуляризм в Лаврове достигает предельной высоты, полный глубоких противоречий, но тем более непримиримый в своей основной установке.

Из этики Лаврова вытекает и его социология истории - она всецело определяется моральным сознанием. В частности, очень важной является идея «уплаты долга» народу, - эта идея впервые была развита Лавровым в «Исторических письмах». «Дорого заплатило человечество за то, чтобы несколько мыслителей в своем кабинете могли говорить о его прогрессе. Если бы... вычислить, сколько потерянных жизней... приходится на каждую личность, ныне живущую человеческой жизнью, наши современники ужаснулись бы при мысли, какой капитал крови и труда израсходован на их развитие...». В приведенных словах, чрезвычайно характерных для идеологических исканий 70-ых годов, ярко выступает и сам Лавров в глубочайших мотивах его построений. «Я сниму с себя ответственность, - тут же писал он, - за кровавую цену своего развития, если употреблю это самое развитие на то, чтобы уменьшить зло в настоящем и будущем». Отсюда напряженный утопизм в мышлении Лаврова; справедливо однажды было сказано об аскетизме в его «проповедях». Революционер в Лаврове подменивается, по выражению Овсяннико-Куликовского, «подвижником-просветителем». Только «просветительная программа» и здесь не похожа на западное Просвещенство,-она всецело здесь определяется этической установкой. В истории, кроме необходимости, открывается простор для «возможности», - и потому важно «отдать себе отчет», что должно вносить в исторический процесс. История есть творческое преображение вне исторического бытия, - и хотя существует внутренняя закономерность в истории, но она достаточно пластична для того, чтобы творческое вхождение в историю было плодотворным, - тем более, что движущая сила истории, как мы знаем, заключена в человеческой мысли. Лаврову чужды элементы руссоизма, которые мы найдем у Михайловского: идеал истории для него впереди.

Заключение

Социалистические убеждения Лаврова, очень глубоко и сильно жившие в нем, подсказывались, конечно, моральным сознанием, но Лавров непременно хотел рационально обосновать свой социализм. Не следует забывать, что Лавров испытал сильное влияние Маркса, что он сам подчеркивал. В связи именно с этим надо толковать общий историософский рационализм у Лаврова, - в целом ряде пунктов у Лаврова находим отзвуки гегелианства, - воспринятого и через Маркса, и независимо от него. Безоговорочный детерминизм соединяется у Лаврова (как у Гегеля и всех его последователей) с прославлением, свободы, как действующей силы истории. Это совпадение необходимости и свободы у Лаврова имеет особый характер, в связи с тем, что он вводит в рассуждение категорию «возможности»,-что станет у Михайловского центральной историософской категорией. Но категория возможности для Лаврова связана с психологической реальностью свободного действия. Мы видели, что для Лаврова история начинается там, где «естественный ход процессов осложняется тем, что вытекает из сознания свободы. И если Лавров принципиально признает принцип детерминизма всоциологии, то через все его исторические книги и статьи проходит красной чертой призыв к свободному творчеству «критически мыслящей личности». Лавров гораздо более апостол свободы (и потому он и был вождем большой группы ищущей молодежи), чем истолкователь исторической необходимости прогресса... Пафос этицизма всей своей вдохновляющей силой обращен у Лаврова именно к свободной личности, и его пламенная и неустанная проповедь социализма носит на себе все черты утопического мышления. Овсяннико-Куликовский справедливо говорит о романтизме в социологической мысли Лаврова.. В оболочке позитивизма проявляется у него все та же романтическая устремленность к социальной правде, которая характерна для русских романтиков, -и да и только ли русских?

В данном реферате мы очертили наиболее существенные оригинальные черты в социологических построениях Лаврова касательно роли личности в истории; нам необходимо сказать еще немного об общих философских воззрениях Лаврова, в которых он не был оригинален и в которых выражал общие идейные тенденции своей эпохи. Это прежде всего относится к гносеологическим взглядам Лаврова, в которых так ясно выступает влияние Канта и новейшей критицизма. Мы уже знаем «личный принцип действительности» у Лаврова, а также «скептический» принцип у него: нам доступно только то, что попадает в сознание. Хотя Лавров без колебаний стоит за реалистическое понимание мира, но скептический принцип не позволяет ему категорически утверждать реализм. Лавров спасается от расслабляющего релятивизма в познании, уходит в «историю разума».

Лавров был решительным противником и материализма , и спиритуализма , как построений метафизического характера, но мы уже отмечали непоследовательность Лаврова в вопросе о зависимости души от тела. «Непроизводность» сознания не мешала ему говорить о «физическом источнике сознательности».

Нам остается закончить наш реферат общей характеристикой социологии Лаврова.

Лавров был несомненно очень оригинальным умом; однако, та синтетическая задача, которую он осознал для себя очень рано, открывала простор для самых различных влияний на него. Социологические искания Лаврова были крайне сужены в то же время тем духом секуляризма, который безраздельно царил в ней,-и увлечение «научностью» закрыло перед его сознанием все те темы, которые диалектически связаны с социологическим осмыслением бытия. Единственная область, в которой Лавров ничем не был стеснен, была сфера этики.. Получилось вопиющее противоречие во всей системе, в которой Лаврову так хотелось достичь целостности. Вся этическая жизнь всецело определяется и вдохновляется сознанием свободы, но реальность этой свободы была для Лаврова лишь психологической. Этическое сознание у Лаврова было страстным, глубоким и категорическим, а социологическое осмысление было заранее ослаблено позитивистическим складом мысли. Лаврову не только не удалось достичь целостности, но ему не удалось (благодаря априорному отвержению всего «метафизического») даже с достаточной глубиной вскрыть тайну человека. Если сам Лавров не ощущал внутренней неслаженности его системы, то потому, что вкус к историческому исследованию закрывал перед ним принципиальную дисгармонию в его системе. Превращение: и тайны человека, и тем смыслового порядка в «исторические категории», этот принципиальный релятивизм изнутри обессиливал позиции Лаврова. В его системе дух секуляризма явно лишь обедняет и суживает то, что несет с собой подлинное социологическое вдохновение.

Список литературы

1. «Истории русской общественной мысли, (Берлин 1923).

2. Главный материал, это автобиография Лаврова (Вестник Европы 1910 г., № 9).

3 .«Материалы биографии П. Л. Лаврова», под редакцией П. Витязева, Петроград 1921.

4. Колубовский, Материалы для истории философии в России («Вопросы Филос. и Психол. 1898).

5. Камков, Историко-философские воззрения Лаврова.М., 1917.

6. Шпет , ст. «Антропологизм Лаврова в свете истории философии», (Сборник «П. Л. Лавров».

7. Три беседы о современном значении философии. Отеч. Зап., 1861, 1.

8. Штейнберг («Начало и конец истории в учении Лаврова», Сборник «П. Л. Лавров»).

9. Овсяннико-Куликовский в главе о Лаврове, в «Истории русской интеллигенции». (Т. II).