Стратификационная структура общество
Содержание
2. Эволюция от пирамидального типа структуры к ромбовидному типу
3. Становление теории постиндустриального общества
4. Значение европейской социальной системы
Введение
В последнее время возрос общественный интерес к проблемам различных социальных слоев, особенностям их положения в социальной структуре. Во многом это связано с тем, что вопросы социальной защищенности малообеспеченных слоев населения становятся в настоящее время очень актуальными, а также по политическим причинам.
Теория классового строения общества противопоставлялась концепции его слоевой (стратификационной) структуры, последняя расценивалась в научной литературе как попытка “затушевать борьбу классов”. В действительности же слоевой “срез” социальной структуры позволяет существенно дополнить и обогатить классовый. С помощью его можно получить более выверенную картину социальной дифференциации по разным признакам: профессиональной принадлежности, уровня доходов, образованию и т.п.
Влиятельной альтернативой марксистской теории социальных классов являются работы М. Вебера, в которых были заложены основы современного подхода к изучению социальной стратификации. Хотя справедливости ради следует отметить, что идеи о социальной стратификации зародились в российской социальной мысли и были высказаны П.А. Сорокиным задолго до того, как они стали перерастать в некую теоретическую целостность. Еще в период своего пребывания в России и в первые годы жизни за границей (после 1922 г.) П.А. Сорокин систематизировал и углубил ряд понятий, которые позднее заняли ключевую роль в концепции социальной стратификации (“одномерная” и “многомерная стратификация”, “социальная мобильность” и др.). Большой вклад в развитие данной теории, кроме М. Вебера, внесли такие ученые, как Т. Парсонс, Р. Дарен-дорф, Б. Барбер, К Девис, У. Мор, Р. Коллинз и др.
Цель данной работы – проследить эволюцию социальной стратификации западных обществ. Раскрыть роль западного общества в мире.
Представители теории социальной стратификации считают, что понятие класса годится только для анализа социальной структуры прошлых обществ, в том числе и индустриального капиталистического общества, а в современном постиндустриальном обществе оно уже не работает. Это связано с тем, что проведение широкого акционирования и выключение основных держателей акций из сферы управления производством, замена их наемными менеджерами привели к тому, что отношения собственности потеряли свою определенность, оказались размыты.
В связи с глобальными изменениями, происшедшими в современном обществе, по мнению западных социологов, понятие “класс” следует заменить понятием “страта” (лат. strata — настил, слой; совр.: геологический пласт) или слой, а общество рассматривать с точки зрения теории социальной стратификации, а не теории социально-классового строения общества.
В мировой социологической литературе в последние годы оба понятия и “класс”, и “страта” занимают прочное место и используются при проведении как национальных, так и международных сравнительных исследований.
Единственным и главным критерием расслоения общества, по мнению К. Маркса, было обладание собственностью. Поэтому стратификационная структура общества сводилась к двум уровням: классу собственников на средства производства (рабовладельцы, феодалы, буржуазия) и классу, лишенному собственности на средства производства (рабы, пролетарии) или имеющему очень ограниченные права на собственность (крестьяне). Интеллигенция и некоторые социальные группы рассматривались как промежуточные слои между классами. Но уже к концу XIX века становится очевидной узость данного подхода.[1]
В связи с этим М. Вебер расширяет число критериев, которые определяли принадлежность к той или иной страте. Кроме экономического критерия (отношения к собственности и уровень доходов), он вводит такие, как социальный престиж и власть, имеющая политический характер. Под престижем понималось получение индивидом от рождения или благодаря своим личным качествам определенного социального статуса, позволяющего занять ему соответствующее место в социальной иерархии.[2]
Основные единицы анализа, используемые при изучении социальной стратификации, — класс, социальный слой и социальная группа. Данные единицы указывают характерную для людей, включенных в определенную общность, форму социального взаимодействия, которая позволяет рассматривать их как единое целое, а также указывает на место и те социальные позиции, которые они занимают в социальном пространстве.
Социальная стратификация - важная сфера, где социологический анализ может полностью раскрыть значение места индивида в обществе. Это теория исходит из того, что любое общество состоит из уровней, которые соотносятся друг с другом в терминах господства и подчинен ия, неважно, касается это власти, привилегий или престижа. Самым важным видом стратификации в западном обществе является система классов (класс- тип стратификации, в котором положение индивида в обществе определяется в основном экономическими критериями). Макс Вебер определял класс посредством жизненных ожиданий, на которые индивид имеет разумные основания. Причем влияние классовой принадлежности, а жизненные шансы выходит за пределы экономической сферы. Зная принадлежность к классу, доход и профессию индивида, социолог может определить: в каком районе он живет, тип жилища, его интерьер, книги стоят на полках, членом каких добровольных организаций он является, характер его отношений в семье и пр.
В рамках европейской теоретической традиции предпринимаются попытки понять стратификацию современных западных обществ, используя понятие скорее класса, чем социального статуса. Преимущественное внимание уделяется не субъективным оценкам, которые индивиды и группы могут давать друг другу, а определенным социальным отношениям, в которые индивиды и группы вовлечены ежедневно.
В XX веке немарксистские теоретики неоднократно предпринимали попытку дать более конкретное понимание социального класса, в соответствии с реалиями и изменениями, которые претерпело капиталистическое общество.
Хотя концепция стратификационной (слоевой) структуры общества жестко противопоставляется теории классового строения общества, стратификационные и классовые модели социальной структуры не исключают друг друга. Сопоставляя понятия “класс” и “слой” (“страта”), можно представить дело следующим образом: если класс определяет формальное деление общества по экономическому признаку, то страта выделяет более “естественную” социальную дифференциацию по совокупности социокультурных, в том числе ценностных, признаков. Слоевой “срез” социальной структуры существенно дополняет и обогащает классовый “срез”. Он дает возможность построить достаточно “объемную”, а не однолинейную модель социальной структуры, Т.е. получать более выверенную картину социальной дифференциации по широкому кругу признаков.
В этой связи важным основанием для выделения страты является социальный статус членов общества, который объективно в данном обществе придает им определенный ранг на шкале “выше-ниже”, “лучше-хуже”, “престижно-непрестижно”. Статусная группа (страта) выделяется на основе особо значимых в представлении членов общества характеристик. Эти характеристики, проходя через личностное освоение (человек идентифицирует себя с этими качествами), детерминируются социальными нормами и поддерживаются социальным консенсусом.
Понятия “статус”, “ранг”, “престиж” приобретают в анализе стратификации ключевое значение. Они указывают на то, что в существовании страт большую роль играют социально-оценочные, культурные критерии предпочтения одних социальных позиций по отношению к другим, позволяющие членам общества ранжировать друг друга. При этом далеко не всегда для самих оценивающих очевидны те критерии, согласно которым они определяют место на этой невидимой шкале определенных социальных позиций и образцов поведения. Оценка может иметь рациональные основания (принимается во внимание, например, совокупность благ или сумма властных полномочий, обеспечиваемые позицией); но может быть и нерефлексивной (целостное восприятие позиции как привлекательной). Но и в том, и в другом случае всегда происходит понимание значимости предмета оценки, Т.е. оценивающий включен в культурный контекст, он освоил его стандарты.[3]
Таким образом, страты, в отличие от класса, формируются не только по формальным экономическим признакам, которые легко идентифицировать и соотнести с эмпирическими референтами (наличие частной собственности, доход, профессии и др.), но и по признакам содержательно-культурным (престиж, образ и стиль жизни, объем власти и авторитета), которые реализуются на уровнях как личностной идентификации, так и социального признания. Эти культурные образования гораздо труднее вычленить, сложно квалифицировать, но сегодня без них изучение динамики социокультурной жизни невозможно, поскольку социальные позиции являются объектом достижения, Т.е. внутренним для общества динамическим фактором.[4]
Еще одно различие между понятиями класса и страты состоит в следующем. Классы дифференцируются по основанию их отношения к производству и способам доступа к различным благам; страты же (т.е. статусные группы) — по основаниям не только участия в производстве, но и потреблении благ и воспроизведении различий в социальном положении. Социальный статус предполагает, что все, кто включается в ту или иную страту (общность, социальный круг), должны отвечать определенным ожиданиям и принимать ограничения, связанные с принятыми здесь стандартами социального взаимодействия. Эти ожидания и ограничения касаются наиболее социально значимых сторон жизни и выполнения связанных с ними ролей. Специфические формы воспроизводства статусного положения формируют у представителей разных слоев неодинаковый образ жизни, который можно считать показателем слоевых различий. Внешняя сторона образа жизни — стиль жизни — закрепляет престиж определенной статусной группы в символической форме благодаря специфичным для нее условностям, воспроизводя которые люди поддерживают и сохраняют группу как таковую.
Для изучения социокультурной динамики значимы стабильность и продолжительность существования социальных слоев. В отличие от социальных групп, период существования которых может быть как длительным, так и кратковременным, существование социального слоя — это длительный процесс, соизмеримый с историческими масштабами времени. Формирование и существование слоя обусловлены целым рядом социокультурных факторов и механизмов.
Бернард Барбер, исходя из того, что индивиды занимают разное положение в социальных системах, обладающее некоторой степенью иерархии, выделял две основные фигуры — пирамиду и ромб.
В этих основных стратификационных моделях, в свою очередь, выделяются три уровня: высший слой, средний слой и низший слой. Высший слой — это элитарное меньшинство населения, контроль богатства которого осуществляется через систему налогообложения. Средний слой — это слой людей, занимающих промежуточное положение между полюсами социальной иерархии. Их сближает уровень дохода, характер потребления, стиль жизни, фундаментальные ценности. По ряду признаков (образование, род занятий, доход и т.д.) данный слой также дифференцирован. Но, несмотря на это, он является основным слоем, который стабилизирует и цементирует все общество. Чем больше этот слой количественно, тем успешнее и надежнее он может нейтрализовать крайности высшего и низшего слоя. Сознательная забота о среднем слое со стороны государства является залогом стабильности общества, а разорение и размывание среднего класса — верный путь к дестабилизации. Низший слой занимают люди, утратившие устойчивые связи с представителями вышестоящих слоев и опустившиеся на социальное “дно”. Это люмпенизированный, аутсайдерский слой.
Таким образом, пирамидальная и ромбовидная фигуры показывают, что всегда есть некоторое меньшинство — “элита” или совокупность “элит”, которое занимает ранги ближе к вершине. При этом, если в пирамидальной фигуре сравнительно небольшое число населения обладает средними рангами, а почти вся масса находится в низших рангах, то, в отличие от этого, в ромбовидной фигуре большее количество населения находится в средних рангах, чем в низших.
Б. Барбер указывает, что за последние сто лет западное общество проделало эволюции от пирамидального типа структуры в ее различных стратификационных изменениях к ромбовидному типу. Он пишет, что “самый большой процент населения принадлежит по своему рангу к верхней, средней и нижней частям средних слоев, а не к остроконечной верхушке или основанию стратификационных пирамид. Процент людей, принадлежащих к средним рангам, столь велик, что авторы некоторых трудов об обществе, в особенности противники этой недавно возникшей тенденции, ввели в употребление термин “средняя масса”. В обществе современного типа, хронологической и типологической предтечей которого является западное общество, огромное большинство людей будет принадлежать к средним рангам, и их позиции сплошь и рядом будут символизироваться “белыми воротничками”.[5]
Известно, что структура капитала определяет социальную стратификацию. Западное общество с десятками миллионов мелких акционеров стало в наши дни обществом реального среднего класса, гражданским обществом во всех смыслах. [6]
В последнее время термин «постиндустриальное общество» прочно вошел в лексикон современной социологии. Представления о современном обществе как постиндустриальном были систематизированы в стройную концепцию к середине 70-х годов, когда социологи стремились подчеркнуть, что три наиболее значимых в экономическом отношении региона мира – Соединенные Штаты, Западная Европа и Япония – развиваются в едином направлении, объективно заданном логикой технологического прогресса. Прошедшие годы в значительной мере подтвердили продуктивность такого подхода, но продемонстрировали также и необходимость объяснить ряд процессов, оказавшихся за пределами прогнозов классической постиндустриальной теории.
Если рассматривать западное общество как воплощение постиндустриальных особенностей, то прогресс постиндустриальных тенденций выглядит очевидным. В 80-е годы на путь быстрого технологического развития встали государства Юго-Восточной Азии; в начале 90-х потерпела поражение коммунистическая модель развития, долгое время претендовавшая на статус основной альтернативы западной цивилизации; в последнее время прогресс высоких технологий с очевидностью возвещает о начале той «информационной» эры, о которой говорили создатели постиндустриальной концепции. Динамика европейских стран убеждает в том, что у США впервые за последние восемьдесят лет появился равный им по экономическому потенциалу партнер (а возможно, соперник).
В начале XXI века имеет место сближение уровней экономического и социального развития в регионах, традиционно причисляемых к «западному» миру – в Соединенных Штатах и Европейском Союзе – на фоне углубления разрыва между этим миром и всеми остальными странами. Развитие человечества в XXI веке будет в значительной мере зависеть от взаимного экономического, социального, политического и социокультурного позиционирования Европы. За годы, прошедшие после «холодной войны», европейские страны сумели добиться впечатляющих экономических достижений и заложить основы нового наднационального политического образования, какого не знала история.
Становление теории постиндустриального общества в ее современном виде связано с именем Д. Белла, профессора социологии Гарвардского университета. В 1962 г. он написал пространный аналитический доклад «Постиндустриальное общество: гипотетический взгляд на Соединенные Штаты в 1985 году и далее», который стал первой работой, целиком посвященной данной проблеме.
Понятие постиндустриального общества рассматривалось Д.Беллом скорее как инструмент теоретического анализа, чем как обозначение реально существующего строя: оно «является аналитической конструкцией, а не картиной специфического или конкретного общества. Оно есть некая парадигма, социальная схема, выявляющая новые оси социальной организации и стратификации в развитом западном обществе».
Д. Белл подчеркивает также, что «постиндустриальное общество является ‘идеальным типом’, построением, составленным социальным аналитиком на основе различных изменений в обществе, которые, сведенные воедино, становятся более или менее связанными между собой и могут быть противопоставлены другим концепциям»; в то же время «в качестве социальной системы постиндустриальное общество не приходит ‘на смену’ капитализму или социализму, но… пронизывает оба эти социальные типа».
Определяя доиндустриальное, индустриальное и постиндустриальное общества, основатели постиндустриальной концепции всегда стремились использовать предельно корректные формулировки, избегая излишней категоричности. Между тем Д. Белл и его последователи, избегая четкого выделения какого-то одного признака, радикально отличающего новое общество от прежних, противопоставляют постиндустриальное общество доиндустриальному и индустриальному по трем важнейшим направлениям: основному производственному ресурсу, которым оказывается информация, тогда как в доиндустриальном и индустриальном обществе таковым являлись, соответственно, сырье и энергия; характеру производственной деятельности, который квалифицируется как обработка (processing) в противоположность добыче (extraction) и изготовлению (fabrication); и технологии, называемой наукоемкой, в то время как первые две стадии характеризовались трудоемкой и капиталоемкой технологиями. В результате возникает знаменитая формулировка о трех обществах, первое из которых представляет собой взаимодействие с природой, второе – взаимодействие с преобразованной человеком природой, а постиндустриальное общество выступает в таком случае как взаимодействие между людьми.
Если важнейшей экономической особенностью постиндустриального общества оказывается ведущая роль производства услуг, то технологической базой для подобной трансформации служит качественно новая роль науки и теоретического знания, сложившаяся в развитых индустриальных странах в послевоенный период. Постиндустриальное общество нередко идентифицируется с «обществом знания» (knowledge society); из одиннадцати отмеченных Д. Беллом фундаментальных черт постиндустриального общества пять непосредственно увязаны с прогрессом науки, а три из них занимают первые позиции в списке: центральная роль теоретического знания, создание новой интеллектуальной технологии и рост класса носителей знания. Все это не может не изменить коренным образом принципов социальной структуры общества, в частности западного.
Д.Белл пишет: «Если индустриальное общество основано на машинной технологии, то постиндустриальное общество формируется под воздействием технологии интеллектуальной. И если капитал и труд – главные структурные элементы индустриального социума, то информация и знание – основа общества постиндустриального. Вследствие этого, – заключает он, – социальные организации постиндустриального и индустриального секторов сильно различаются».
Прогресс приобрел скорее качественный, нежели количественный характер: использование знаний и информации как основных производственных ресурсов значимо в настоящее время именно потому, что оно проникает во все сферы экономики, а не концентрируется лишь в ее отдельных секторах. В результате основанной на знании оказывается практически вся современная экономическая система, что предохраняет ее от перекосов в отношениях между отдельными секторами. Основатели теории постиндустриализма сумели точно определить основную ось поляризации нового общества и вскрыть сущность нового классового противостояния в нем. Они отвергли марксову концепцию о возможности доминирования в будущем обществе труда, а не капитала, указав, что труд, как массовая воспроизводимая деятельность, по определению не может быть редким ресурсом. Основной конфликт постиндустриального общества они усматривали в отношениях между классом носителей знания, контролирующих общественное производство, и классом людей, фактически исключенных из производственного процесса.
Исследователи формирующегося нового общества убедительно показали, что нарастание элементов постматериалистической мотивации инициируется на низовых уровнях организации, т. е. возникает естественно, а не навязывается сверху. Это серьезно изменяет задачи и цели общественной структуры, так как радикально затрудняет применение мотивов и стимулов, ранее эффективно использовавшихся для смягчения социальных противоречий.
Во-первых, быстрый рост информационной составляющей современной экономики не может не порождать вопроса о том, насколько он соответствует постиндустриальным тенденциям в социальной и социопсихологической сферах. В настоящее время не только традиционный индустриальный сектор становится все более похожим на информационный, но и то, что обычно воспринималось как домен информационной экономики, уже практически неотличимо от индустриального производства. Что более «постиндустриально» – автоматизированное массовое производство компьютерных программ, мотивация организаторов которого сугубо утилитарна, или же применяющее пусть и не слишком много информационных ресурсов создание уникальных продуктов в традиционных отраслях, от haute couture до сферы образования и искусства?
Во-вторых, все более актуальной становится проблема воздействия постиндустриальной трансформации на социальные отношения и социальную структуру. Можно ли предпочесть развитие объективных постиндустриальных тенденций в экономике порождаемым ими негативным последствиям в социальной сфере? Сегодня очевидно, что проблема имущественного и социального неравенства выходит на первый план во всех развитых обществах. Драматизм этой проблемы усугубляется тем, что для слоев общества, добившихся высокого уровня благосостояния, становятся все более значимы постматериалистические мотивы деятельности, тогда как неимущие и средние слои стремятся в первую очередь к повышению своего материального благополучия. Углубление неравенства может стать провозвестником полномасштабного классового конфликта, который не предусматривался «классической» теорией постиндустриализма.
В-третьих, все проблемы, в той или иной мере проявляющиеся при анализе современных постиндустриальных обществ, приобретают угрожающие формы в мировом масштабе. С одной стороны, страны, которые, как казалось, усвоили принципы высокотехнологичного производства (прежде всего – Япония и государства Юго-Восточной Азии), терпят поражение в экономическом соревновании с США и ЕС, в бóльшей мере ориентированными на развитие интеллектуального капитала и повышение качества жизни своего населения. С другой стороны, неравенство, обусловленное в развитых странах факторами образования и доступа людей к знаниеемкому производству, проецируется на мир, не располагающий методами смягчения такого неравенства.[7]
Основной вопрос заключается сегодня в том, возникают ли в ведущих западных странах постиндустриальные общества, отрицающие ряд прежних закономерностей, но пока еще ничего не дающие взамен, или же неиндустриальные общества, приносящие с собой качественно новые принципы социальной организации.
Обращаясь к социальным проблемам – имущественному неравенству, занятости и безработице, практике социальной защиты, качеству жизни, вопросам сосуществования различных этнических и национальных групп, усвоения обществом постматериалистических мотивов и ценностей – мы неизбежно приходим к выводу, что европейская социальная система в большей мере способна реагировать на изменяющуюся под влиянием постиндустриальных тенденций систему человеческих ценностей и предпочтений.
Обращаясь к перспективам развития стран Западной Европы и Соединенных Штатов в новом столетии, мы оцениваем возможности стабильного хозяйственного и социального прогресса Европы гораздо более высоко, чем возможности США. В первую очередь это связано с тем, что европейские страны в значительной мере разрешили те серьезные внутренние социальные противоречия, с которыми Соединенным Штатам еще только предстоит столкнуться – это и проблемы неравенства, и вопросы занятости, и формирование новых социально-экономических ориентиров. Кроме того, постепенно смещая акценты с повышения уровня жизни на улучшение ее качества, перенося внимание с целей экономической экспансии на задачи развития своего человеческого потенциала, европейцы намного более адекватно, нежели американцы, воспринимают реальное содержание формирующегося постиндустриального мира и пытаются создать соответствующую его принципам хозяйственную и социальную структуру.
На рубеже столетий европейские общества в полной мере подтверждают свое значение творцов Истории. Преодолевая границы общества массового потребления, европейцы не только самореализуются в потреблении, но и развивают свой креативный потенциал, который, в силу традиции и наличия особых социальных условий, благоприятствующих развитию и реализации творческих способностей индивида, раскрывается как в материальном, так и в духовном производстве. Даже американские наблюдатели отмечают, что, «качество сегодня ценится выше, чем когда бы то ни было,.. и Европа, на протяжении столетий остававшаяся воплощением ремесла и традиций, находится в центре современного стремления к качеству. Как никогда ранее, Европа сегодня становится синонимом качества».[8]
Прогресс западных обществ, обусловленный технологической революцией, убедительно свидетельствует не только о том, что накануне XXI века они восстановили свой статус единственного центра хозяйственного могущества, но и о том, что быстрое сокращение разрыва между ними и странами, идущими по пути "догоняющего развития", заметное в 70-е и 80-е годы, стало достоянием истории. На протяжении 90-х годов темпы развития индустриального мира замедлялись на фоне быстрого улучшения хозяйственной конъюнктуры в постиндустриальных странах. Новейшие технологические достижения устанавливают новые типы зависимости мировой периферии от западного мира, диктующего условия обмена между высокотехнологичным, индустриальным и сырьевым секторами хозяйства.[9]
Для понимания характера эволюции социальной структуры чрезвычайно важно понять «вектор» ее развития, ввести критерий, но которому можно было бы оценить прогрессивность или консервативность динамики. Каждый отдельно взятый человек ограничен в своих творческих и физических силах, возможностях хранить объем знаний, навыков, умений. Но человечество, благодаря способности разделять функции, специализировать и в то же время объединять людей, способно к непрерывному росту знаний, умений, творческого потенциала. Поэтому накопление человеческих знаний о мире, опыта производства и социальной жизни, достижений культуры позволяет расширить общие основания человеческой цивилизации, обеспечить ее прогресс.
Развитие производства требует возрастающей дифференциации деятельности людей, постоянно ведет к умножению и усложнению форм разделения труда. Взаимодействующие процессы дифференциации и интеграции в сфере труда приводят к функциональному обогащению и растущему разнообразию в деятельности людей. История человечества есть рост разнообразия отношений, социальных групп, образов жизни, индивидуальностей. И сравнение, скажем, феодального общества с буржуазным подтверждает эту истину. И это естественно, поскольку развитие производства требовало все большего разделения труда, умножения числа предприятий и т. д.
Рассматривая в работе концепцию постиндустриального общества с учетом реалий нашего времени, важно понимать как открываемые ею возможности социального прогнозирования, так и отчетливо видеть те проблемы, которые обретают все большую актуальность в современных условиях. Подводя некоторые итоги, можно сказать, что в начале XXI века обретает зримые контуры некая дилемма постиндустриального развития, которая была практически неразличима во времена становления теории постиндустриализма.
По моему мнению, на протяжении XXI века Европа сможет продемонстрировать миру качественно новую модель социокультурного развития, обновляющую, а в значительной мере и трансформирующую, представления о традиционных формах социального устройства.
Важнейшими чертами этой системы станут:
во-первых, ее по сути нематериалистический характер, выражающийся в превалировании над задачами умножения материального богатства целей развития личности и ее творческого проявления как в производстве, так и в потреблении;
во-вторых, новые принципы ее политической организации, проявляющиеся прежде всего в формировании многоуровневой системы суверенитетов и демократических институтов, отрицающей традиционные представления о государственности и гражданском обществе;
в-третьих, ее относительная оппозиционность глобализации в ныне распространенном понимании этого слова, а также приверженность принципам толерантности и ненасилия по отношению как к собственным гражданам, так и к другим странам и народам.
Полагаю, что отношения новой Европы с внешним миром станут важнейшим компонентом системы ненасильственных международных отношений XXI века, а становление европейского политического целого – одним из наиболее знаменательных социальных процессов.
1. Добреньков В.И., Кравченко А.И Социальная стратификация и мобильность, Социология: 2 том, 2003г., глава 1
2. Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. Учебное пособие. — М.: Наука, 1995, стр.24-27
3. Капитонов Э.А. Социология XX века: История и технология. — Ростов н/Дону, 1996, стр.35
4. С. Радзиховский. Доллары – нефтяные и электронные // Российская газета. – 2004. – 1 июня. – стр. 3
5. Владислав Иноземцев, Как стать идейно независимыми от Запада журнал «Профиль», №32 (446) 05.09.2005
6. Иноземцев Модели постиндустриализма: сходство и различия, журнал «Общество и экономика», №4-5, 2003, сс. 51-96
7. Современное постиндустриальное общество:природа, противоречия, перспективы, Учебное пособие для студентов вузов, М.: Логос, 2002г, стр.10
8. А.Б. Гофман. Семь лекций по истории социологии: Учебное пособие для вузов. - 5-е изд. - М.: Книжный дом «Университет», 2001г, лекция 4
9. Тощенко Ж.Т. Социология. Общий курс. М.: Прометей, Юрайт, 2001г, стр. 45
[1]. А.Б. Гофман. Семь лекций по истории социологии: Учебное пособие для вузов. - 5-е изд. - М.: Книжный дом «Университет», 2001г, лекция 4
2. Добреньков В.И., Кравченко А.И Социальная стратификация и мобильность, Социология: 2 том, 2003г., глава1
[3]. Радаев В. В., Шкаратан О. И. Социальная стратификация. Учебное пособие. — М.: Наука, 1995, стр.24-27
[4]. Тощенко Ж.Т. Социология. Общий курс. М.: Прометей, Юрайт, 2001г, стр. 45
[5]. Капитонов Э.А. Социология XX века: История и технология. — Ростов на Дону, 1996.,стр. 35
[6]. С. Радзиховский. Доллары – нефтяные и электронные // Российская газета. – 2004. – 1 июня. – стр.3
[7]. Владислав Иноземцев, Как стать идейно независимыми от Запада журнал «Профиль», №32 (446) 05.09.2005
[8]. В.Иноземцев Модели постиндустриализма: сходство и различия, журнал «Общество и экономика», №4-5, 2003г, сс. 51-96
[9]. Современное постиндустриальное общество:природа, противоречия, перспективы, Учебное пособие для студентов вузов, М.: Логос, 2002г, стр.10